Несколько дней Нора выходила на сцену и работала только на мастерстве. Не было души, не было вдохновения, не было азарта – был просто труд, за который она получала зарплату, чтобы прокормить себя. Она начала молиться и уже подумывала уйти в монастырь. И вдруг после спектакля, когда она снимала грим с лица, вошел интеллигентный мужчина с большим букетом. Такие часто приходили к ней, и она заранее знала, что они будут говорить и как себя вести. Нора никогда не относилась серьезно к таким посетителям и, бывало, благосклонно приняв цветы и выслушав комплименты, выпроваживала их без церемоний. А в этот раз она терпеливо слушала его восхищения в свой адрес, его рассказ о том, что он посещает все спектакли с её участием, и вдруг… «Я хочу предложить вам руку и сердце. Будьте моей женой».
Нора подняла глаза в зеркало, словно советуясь с уставшей женщиной, некоторое время смотрела на нее безотрывно и ответила: «Да. Я согласна стать вашей женой». Вот так просто, без кокетства и жеманства, без приличествующего в таких случаях: «Я подумаю». Или хотя бы: «А как вас зовут?»
Так Нора из провинциальной актрисы превратилась в леди Норфолк. Но счастливой себя не почувствовала. Очень скоро после свадьбы Джек Норфолк стал отдаляться от неё. Да что там говорить – он просто потерял к ней интерес. Он понял, что тот образ, который создавала Нора на сцене – всего лишь миф, такой женщины не существует, есть Нора со своими взглядами на жизнь, со своими привычками, капризами, и это была совсем чужая, неизвестная для него женщина. А влюбился он в образ, придуманный, нереальный, сыгранный Норой.
Джек вернулся к своей прежней жизни, в которой не было Норы. А она страдала, не зная, как привлечь его к себе. На сцене всё так просто: там всё предопределено автором, стоит посмотреть в текст – и ты уже знаешь, что сказать партнеру и знаешь, что он тебе ответит. Можно заглянуть в конец пьесы – и опять же всё станет известно. В театре проще, там все разложено по полочкам, там нет проблем с партнером. Диалоги, монологи – все написано, а в жизни попробуй-ка сам до всего додуматься. Что и кому сказать, а чего ни при каких обстоятельствах не говорить, что делать, чего не делать… Но теперь у Норы будет козырь в руках – сын. Джек Норфолк безумно хотел сына. Ему даже в голову не приходило, что может родиться совсем не сын, а Нора боялась ему об этом напомнить. Все разговоры в семье были только о мальчике, словно кроме мальчиков вовсе никто не рождается. Джек настолько вдохновенно ждал сына, что заразил этим Нору. Она знала, что дочь не только не сблизит их, но отдалит ещё больше и, наверное, навсегда. И вот, наконец, девять месяцев ожидания позади, время тревог и волнений кончилось. Совсем скоро она возьмёт на руки сына, а Джек непременно придёт её поцеловать и тогда они станут настоящей, полноценной семьёй. У Джека не будет оснований избегать её, ведь она и мать, и нянька, и кормилица его сына…
– Леди Норфолк, я уже вижу головку ребенка. – Это врач Генри Уотсон. – Ещё несколько усилий с вашей стороны…
Да! Да! Нора сделает всё, чтобы приблизить миг прихода в этот мир своего сына… И вот уже ребёнок на руках Уотсона оповестил о своём появлении громким криком.
– Мой мальчик! – Нора сумела улыбнуться, хотя губы болели – несколько часов она кусала себе губы, чтобы не кричать от боли. – Мальчик мой, какой ты красивый! Дайте мне его! – она протянула руки к ребенку.
Доктор слегка замялся.
– Леди Норфолк, у вас девочка.
Казалось, Нора не услышала его.
– У вас дочь, леди Норфолк, – повторил Генри Уотсон.
Нора не верила своим ушам. Дочь?! Значит, не будет примирения с мужем? Значит, конец всем ожиданиям, всем надеждам, которые она лелеяла девять месяцев? Дочь?! Что скажет Джек, когда узнает? Это конец, конец всему. Их семья не будет счастливой, будет три несчастных человека. Дочь?!
– Возьмите её на руки, – доктор поднес новорождённую к матери.
– Нет! Уберите её от меня! Я не хочу её видеть!
– Леди Норфолк…
– Прочь! Прочь! – Нора швыряла подушки, со звоном падали медицинские инструменты, разбивались пузырьки с лекарствами. – Унесите её отсюда, я не хочу её видеть. Она мне не нужна. Несите её куда хотите, я её не возьму!
Доктору пришлось с ребенком ретироваться в другую комнату. Девочку спеленали, и Уотсон уже хотел было нести отцу отвергнутую матерью малышку, но посмотрел ей в глаза и что-то его остановило. Он решил не спешить, а прежде осмотреть новорожденную.
Лорд Норфолк пришел сам.
– Мне послышался шум, – начал он.
– У леди Норфолк был нервный припадок. Ей уже дали успокоительное, – Уотсон знал, что Джек Норфолк тоже ждал сына. – У вас родилась дочь. Леди Норфолк отказывается брать её на руки.
Доктор Уотсон перевёл дыхание, боясь поднять глаза на собеседника:
– Девочка родилась слепой…
Энрике с восторгом смотрел на свой новый «Мерседес». Он подумал о том, что если кто-то видит его сейчас со стороны, то, наверное, тоже любуется его новеньким четырёхколёсным чудом. А сам он, Энрике, замечательно смотрится вместе со своей машиной. Поэтому он не спешил, ходил вокруг машины, то стекло протрёт, то колесо проверит, то внутрь заглянет, будто ищет что-то. Ему хотелось, чтобы все смотрели на него и его авто.
Но, пожалуй, хватит. Пора ехать. Путь неблизкий, время терять не стоит. Энрике захлопнул дверцу и тронулся с места. «Мерседес» шёл легко, слушаясь руки хозяина. Энрике улыбнулся сам себе в зеркало, довольный покупкой. Этот «шестисотый» «Мерседес» будет украшением его гаража. Как модница подбирает туфли под цвет сумочки, так Энрике покупал машины на разные случаи жизни. У него уже были белый «Роллс-ройс», красный «Шевроле», «Вольво» цвета мокрого асфальта и вот, наконец, чёрный «Мерседес». Все классические цвета. Надо бы ещё цвета кофе с молоком, он видел такой автомобиль в Лондоне, и ему понравилось. Пожалуй, это будет «Тойота». Но это в будущем, а пока в его руках новая игрушка – «Мерседес». Нм нём он будет наносить визиты. Деловые поездки – «Вольво». «Роллс-ройс» – это для амурных дел. Пикники и путешествия – на «Шевроле». И разве кто-то упрекнёт его в расточительности, разве много у него автомобилей – ведь ни один не останется без дела.
Хорошо всё-таки ехать по трассе с ветерком! Энрике усмехнулся – он вспомнил своего покойного отца, который требовал, чтобы в родовое поместье они въезжали в экипаже. Традиции, видите ли. Двадцать поколений предков ездили в конном экипаже, а значит, и в ХХI веке Норфолки должны ездить домой только в экипаже. Энрике представил, как бы он сейчас тащился на кляче среди потока машин и чуть не рассмеялся. Ох, уж эти англичане с их любовью к традициям! Эта фраза «ох, уж эти англичане» прочно укоренилась в сознании Энрике, и он повторял её всякий раз, к месту и не к месту, но всегда вкладывая в одно это предложение всё то, что копилось в нём годами – раздражение, боль, горечь. Странно было слышать такое от англичанина. Но дело в том, что Энрике был англичанином лишь наполовину. Вторая его половина была испанской.
