Все было бы совсем хорошо, только одно плохо. И это одно перевешивало все хорошее. То ли наголодался Фридрих Вильгельм в изгнании, то ли русская водка оказалась крепкая. Ел он в два горла, а пил – во все четыре! В первую брачную ночь невеста не дождалась жениха. Заснул бедный герцог за столом да под стол и упал. Ну, дело привычное, не один герцог Курляндский под столом был – много гостей там собралось. Анна даже и вздохнула с облегчением. Хотя и ждала перехода в женственность, а все равно – страшно! Но потом – и во вторую ночь не дождалась, и в третью, и в четвертую… Только спустя неделю явился младой супруг свой долг исполнять, но так поперек кровати и заснул, даже штаны снять не смог. После еще одной недели ожиданий и слез молодая жена плюнула, понадеявшись, что когда из России уедут, то поотвыкнет ее супруг от русских попоек да вспомнит о долге супружеском. Спустя месяц после свадьбы Анне было уже противно смотреть на своего супруга. Вечно пьяный, вонючий. Приходя к супруге, дышал перегаром и падал в постель. Храпел, мешая спать, а иной раз был не в состоянии подняться с постели, чтобы сходить по малой надобности. Анне пришлось уходить ночевать к прислуге, чтобы не спать на мокром и противном белье… Думала пожаловаться дядюшке-государю, но побоялась. Петр Алексеевич поржет во все горло, а потом – с него станется – заставит герцога супружеские обязанности выполнять в своем присутствии. Может, в присутствии дядюшки-то и ладно – все-таки царь, – но дядюшка в опочивальню еще и гостей приведет…
То, что в Митаве герцог станет лучше, Анна уже не верила. Уж коли начал пить, так будет пить и дальше. Понагляделась она на все эти пьянки-гулянки, пока во дворце при Петре Алексеевиче жила. И что ей делать в энтой Митаве, в Курляндии, с пьяным муженьком? Знала, что по брачному договору должен ей супруг на карманные расходы выдавать по десять тыщ талеров в год – бешеные денжышшы! – но знала и то (недавно, от лакеев), что негде герцогу такие деньги взять. Поместья разорены, чухонцы податей не плотят. Как и жить-то? Приданое, что дядюшка за нее дал, пропьет ведь, зараза такая…
В размышлениях и воспоминаниях Анна Ивановна не заметила, как вновь задремала. А что еще делать в дороге? Но проспала недолго. Проснулась оттого, что возок остановился. Пересилив лень, крикнула:
– Микитка, че там стряслось-от?
– Не знаю, государыня-царевна, – отозвался из-за войлочной стенки ямщик. – Передние встали, так и я встал.
– Дунька, – толкнула хозяйка карлицу ногой, – опять спишь, тюхля полоротая? Я те посплю! Ну-ка сбегай-ка, узнай, че там случилось. Да Микитке скажи – как выйду, так в рожу ему и дам. Герцогиня я, не царевна. Государь-дядюшка узнает, шкуру спустит за такое обращение.
Карлица зашевелилась, пытаясь подобрать полы полушубка, слегка замешкалась, чем привела в ярость царевну-герцогиню:
– Телиться-то долго будешь? Я те потелюсь!
Девка что-то там залепетала в оправдание, но тем еще больше разгневала хозяйку. Герцогиня стащила с карлицы треух и, приоткрыв дверцу, выкинула ее наружу, оставив у себя полушубок. Хотя в возок задувало ветром, но царевна не могла удержаться, чтобы не посмотреть на презабавное зрелище – как карлица выкарабкивается из сугроба, а потом, проваливаясь по самую грудь, бредет по глубокому снегу. Смешно!
Отсмеявшись и отерев выступившие слезы, герцогиня прикрыла дверцу и, зябко поежившись, плотнее укрылась мехами. Подумав, набросила сверху полушубок карлицы.
Ждать пришлось долго. В дверцу возка застучали, а когда царевна открыла, увидела драгуна, с офицерским шарфом под распахнутой епанчой и с карлицей поперек седла.
– Беда, ваше высочество! Супруг ваш, герцог Фридрих, помер! – доложил офицер.
– Умер-таки… – вздохнула царевна без особого удивления. Кивнула на карлицу: – Дурищу-то мою давай обратно.
Пока драгун запихивал в возок замерзшую Дуньку, царевна пробормотала себе под нос:
– Ну кто его, дурака немецкого, просил с самим дядюшкой-государем напоследок водку хлестать? Мало ему, что пил без продуху два месяца, так еще и с дядюшкой решил померяться… Петр Лексеевич таких Фридрихов десятерых перепьет. – Посмотрев на драгунского офицера, хмыкнула: – И тебе, Вельяминов, не след было герцога в дороге поить. Видел же, худой он совсем.
– Так я его и не поил! – обиделся драгун. – Его уже в возок грузили, аки бревно. А мы ему вчера лишь пару чарок всего и поднесли, чтобы головенку поправить. Он весь день проспал и всю ночь. А утром, как проснулся, опять заныл – битте, русиш шнапс! А где я ему шнапс найду, коли парни мои второй день на холоде? Самим мало. Думали, до мызы доедем – там постоялый двор есть, там и запасы пополним. Вон ведь как вышло-то… Не опохмелили герцога Курляндского, а он взял да и помер. Че делать-то?
– Че делать? Снять штаны и бегать! – огрызнулась женщина, не до конца осознавшая, что стала вдовой. – Вели разворачиваться да обратно ехать, в Петербурх.
– Как в Петербург? – обомлел драгунский офицер. – Мне же велено вас в Митаву доставить. Анна Ивановна, так мне ж государь голову оторвет…
– В Петербурх! – твердо сказала молодая вдова. – Что мне в энтой Митаве делать, коли герцог Курляндский помер?
– А с немцами что делать? Они вон, возле возка герцогского собрались, галдят.
– До Курляндии-то сколько еще ехать? Неделю, не мене? А до Петербурха – два дня. Вертаемся, а там уж как дядюшка-государь решит. Велит мне в Митаву ехать, супруга хоронить, так тому и быть. А не то – пущай немцы своего герцога сами и везут. Не прокиснет, чай, на морозе-то!
– Понял, – уныло кивнул офицер, собираясь разворачивать коня.
– Погоди-ка, Вельяминов, – остановила его Анна Ивановна. – Говоришь, на мызе постоялый двор есть? Давай-ка дотуда вначале доедем, пообедаем, а потом в Петербурх.
Когда драгун уехал, Анна Ивановна пихнула носком валенка карлицу:
– Ну, дурища, отогрелась?
– С-п-п-си-б-б-бо, маттушка, – постукивая зубами, отозвалась Дунька.
– Вот так-то вот, дура дурацкая, без шубейки-то бегать! – развеселилась царевна. – Ниче, скоро домой вернемся, в палаты теплые, к матушке. А в Курляндиях этих, там пусть курвы живут.
Глава первая
Оспа и любовь минует лишь немногих…
В ночь с 18 на 19 января 1730 г. Москва
Сколько миллионов жизней унесла оспа, никто доподлинно не ведает. Наверное, если сложить все смерти, случившиеся от Адама, то «черная» смерть будет стоять на втором месте, после насильственной. Ей все равно, кто перед ней – безымянный раб или Марк Аврелий, портовая шлюха или Людовик XV, шведский военнопленный или цесаревич Петр Петрович. А коли кому-то удавалось выздороветь, то он оставался на всю жизнь либо слепым, либо обезображенным.
