никогда не имел.
– Ты всегда была моей, драгоценная Альбертина. Не было ни дня, ни одного часа, чтобы ты не находилась в моем сердце. Каждое утро я находил тебя там и каждую ночь умирал с твоим именем на устах. Богом я был одарен любовью к тебе, а дьявол наказал меня твоим презреньем и твоим равнодушием.
– Как всегда, ты все перепутал Альбрехт: Дьявол внушил тебе любовь ко мне и лишь Бог сохранял меня от нее все это время.
Герцогиня, такая же прекрасная, как и двадцать лет назад прошла по рыцарскому залу, той же дорогой, которой до неё шел иезуит, так же она остановилась у окна, но в отличие от инквизитора никакие вопросы не беспокоили ее. Умна была прекрасная герцогиня.
– Он пойдет на приступ, Альбрехт. Ты ведь знаешь это.
– Знаю, сердце мое.
– Его армия велика, и смерть инквизитора не остановит ее. Даже если они найдут монаха, они лишь сорвут с него твое золото.
– Пусть, душа моя. Пусть они возьмут себе мое золото, пусть они сожгут город, пусть зальют мое герцогство кровью, я отстрою все заново, я дам горожанам новые дома и велю им рожать детей, но я не дам ему войти в этот замок.
– Чем он тебе так дорог, Альбрехт?
– Он не смеет быть счастливым там, где не смог я! Он не может пировать со своими соратниками за теми столами, где я ел один. Он не может любить женщин на той кровати, на которой никто так и не полюбил меня!
– Не кричи Альбрехт. Эти стены привыкли к крикам боли и отчаяния. Они не слышат больше этих криков. Не хочу слышать их и я.
– Но ты все же пришла.
– Ты прислал мне медальон. Ты много лет не напоминал мне о моем сыне, а сегодня ты прислал мне этот медальон.
– Я хочу вернуть его, радость моя.
– Это невозможно, Альбрехт. Ты убил его. Разве ты не помнишь этого?
– Это ведь не так, ангел мой.
– Нет, Альбрехт. Может и нет, но ты смог убедить всех, что это сделал именно ты. Ты так здорово все придумал, что я и сама поверила в это. Ты велел утопить его нянек, ты содрал кожу с врача который его лечил, ты выл от горя, когда умер этот мальчик, которому ты даже не был отцом…
– Потому что мне было это не важно. Я все равно любил его. Я любил в нем частичку тебя.
– Но ты захотел, чтобы все думали, что именно ты убил моего ребенка. И этим самым ты и впрямь убил его. Ты убил его в себе. Там, где я могла бы продолжать любить его. Как же ты хочешь все исправить?
Герцог поднялся со стула, он прошел мимо погасшего камина, он прошел мимо стены, увешанной шпалерами и гербами, он то исчезал в темноте, то появлялся на свет, и в тот момент когда, казалось, что он вот-вот растворится в пространстве и времени, Альбрехт все-таки заговорил.
– Я объявил награду тому, кто вернет мне сына. На всех перекрестках герцогства, и во всех углах империи, прозвучал мой призыв. Когда окончится война, сюда потянуться сотни шарлатанов и самозванцев, проходя по дорогам германии они станут говорить о том зачем и куда они идут. По большому секрету, во хмелю или на сеновале с крестьянкой, но они станут рассказывать о моем горе или моем безумии. Но когда они придут, они увидят, что Вильгельм нашелся и раздраженные, обиженные, злые они уже не сдерживаясь понесут эту весть по всей Европе.
– Зачем тебе это, Альбрехт?
– За тем, что иначе меня никогда уже не оставят в покое. Здесь на перекрестке дорог с севера на юг, с восток на запад лежит моя страна. И как псы они щелкают зубами, чтобы урвать свой кусок. Не Ансельм, так Архиепископ Эрнст захочет моей земли, а если не получится у него, то за дело примется Маркграф Фастред. Мне нужен наследник!
– Тогда отпусти меня Альбрехт! – крикнула Альбертина. – Или убей, если не хочешь отпустить в монастырь. Женись снова и пусть эта несчастная родит тебе сына!
– Нет. – спокойно ответил герцог.
Вспышка супруги не тронула его. То, что она предлагала было для него немыслимо и не подлежало обсуждению.
– Ты принадлежишь мне, как принадлежит мне мое сердце, мои руки и все прочее во мне. Ты моя собственность и не намерен расставаться с тобой, как я не собираюсь никому отдавать моих чресл и моего герцогства. Я хочу, чтобы ты признала того мальчишку, которого я назову своим сыном. Причем признала так, чтобы вся империя услышала это.
– Тебе не поверят.
– Они поверили, что я убил твоего сына, поверят и в то, что я смог его воскресить.
Альбертина какое-то время смотрела на герцога, а после, не говоря ни слова, пошла к галереи, через которую и пришла сюда.Только у самого выхода из рыцарского зала, она остановилась.
– А что будет с этим мальчишкой потом, Альбрехт? Что ты сделаешь с ним потом?
– Не знаю, звезда моя. Если я пойму, что умру раньше тебя, то отдам его тебе и ты будешь вольна поступить с ним по своему усмотрению. Если же я переживу тебя, то все уже будет неважно, и я ему оставлю мое герцогство.
Когда Альбертина ушла, герцог вернулся к своему стулу и усевшись на него стал ждать. Он был уверен, что не все гости еще посетили его, что будет еще кто-то, кто поставит точку, сегодняшней череде посещений. И этот кто-то не заставил себя долго ждать.
– Входи, Игнак. – сказал Альбрехт слегка насмешливо и не поворачивая лица к вошедшему. – Входи мой мальчик. От тебя пахнет дымом, значит Гантрам успел провести тебя через тайный ход, прежде чем дом судьи полностью охватил огонь. Твои руки все еще болят? Я слышу, как ты скрежещешь зубами, слышу как скрепит тетива твоего самострела, как твои губы шепчут имя святого Мартина и просят его о помощи. Неужели ты просишь своего покровителя, чтобы он помог тебе убить меня. Разве убийство может быть угодно богу?
– Может, герцог Альбрехт. Может, если я убью такого как ты. Ты прав, твой палач изломал мне руки и теперь они почти не слушаются меня, но мой самострел уже взведен и поверь, что у меня еще достанет сил выпустить в тебя стрелу
– Что же, если все решено, то я не могу тебе помешать, Игнак. Я стар, безоружен и я даже не вижу тебя. Впрочем, мне и не
