Ознакомительная версия.
— Добро, — крякнул он и подхватил ближний ящик. Поднатужась, вскарабкался по невысокой лестнице и показался над люком.
— Принимай!
— Я тебе сейчас приму! — метким выстрелом с ходу вбежавший Маджуга сбросил гостя обратно в люк. Но покачнулся и сам — от пули, выпущенной Зарядько из темноты. Пошатнувшись, он стал заваливаться на спину и, теряя сознание, успел заметить вбегавших в хранилище казаков. Одеревеневшими губами пролепетал только:
— Целехонько, Лександра Петро…
Наутро в Фаочинзу приехали мать, сестра и старший брат Ойхэ — Файхо. Удивительно, но факт гибели Ойхэ родители приняли совершенно спокойно, по крайней мере, внешне. Кандауров пояснил:
— Им главное — правильно похоронить, чтобы все было по писаному, как издревле велось…
Но только Файхо с самого приезда глядел на гостей очень уж неприветливо. Когда Кандауров спросил о причинах этого у отца, старик объяснил ему, что Файхо теперь за главу семьи и считал Ойхэ своим наследником, но чужие люди погубили его…
— Но ведь мы не виноваты в смерти парня! — возмутился было Мизинов.
— Все равно, — переводил Кандауров, — погиб он по нашей вине.
— М-да, ситуация не из приятных, — проговорил Мизинов, а Файхо все зыркал и зыркал на него диковатыми прищуренными глазами. — Скажи ему, что я захватил с собой большой мешочек гоби[20] — это для них.
Кандауров перевел. Старик вежливо поклонился до земляного пола, но Файхо был все смотрел на Мизинову полными ненависти глазами…
И вот приступили к похоронам. Тело Ойхэ уже лежало в гробу посредине фанзы. Перед гробом выстроились родные и стали громко причитать и рыдать. Мизинов с Кандауровым встали поодаль. Потом родственники по очереди поклонились умершему, то же сделали и гости. Файхо опустился на колени, возжег благовония, возлил жертвенное вино и обратился к покойному с подробным отчетом обо всем, что происходило после его смерти, перечислил все свои дела, таежные трофеи, упомянул о подготовке к погребению.
Затем гроб установили на специальные носилки и отправились к месту погребения. За гробом шли Файхо, отец, мать, сестра, чуть сзади — Мизинов с Кандауровым. Шли недолго, метров триста, к небольшому лесу на краю села. Там носилки поставили на землю, помолились и под нескончаемые скорбные рыдания и причитания опустили тело в могилу.
На этом, как пояснил Кандауров, завершался последний путь усопшего, но не исчерпывались священные обязанности семьи перед покойным. Еще три года в семье будут нести траур…
После похорон казаки, пообедав для приличия, выехали в обратный путь. Мизинову запомнился последний взгляд Файхо, брошенный ему вслед. Взгляд этот не сулил ему ничего хорошего…
Выгорело не подчистую: расторопные казаки сумели погасить огонь в самом разгаре, когда он еще не перекинулся с ворот на дворовые постройки и лавку. Хранилище оказалось и вовсе нетронутым.
Мизинов первым делом зашел к Маджуге, который лежал на покрытом медвежьей полстью топчане и тихонько постанывал. Пару часов назад он пришел в сознание — после того как найденный казаками доктор Иваницкий из эмигрантов извлек из его груди пулю. Она застряла в верхней части левого легкого, но рана сама по себе была не опасной, и опытный врач, руку набивший в военных лазаретах германской войны, быстро справился со своим делом. Теперь хорунжему требовался покой и только покой.
Мизинов склонился над Маджугой. Тот, почувствовав чье-то присутствие, вымученно открыл глаза.
— А-а-а… Лександра Петров-о-о-вич… — простонал он. — Все целехонько… Я его, гада, на месте…
— Отдыхай, Арсений, спасибо тебе, — Мизинов слегка потрепал хорунжего по слежавшимся вихрам и обратился к доктору:
— Сколько ему поправляться?
— Месяц нужен определенно, ваше степенство. Он мужик крепкий, выдюжит. Слава Богу, рана не гнойная, легкая в общем-то… Но посмотреть за ним следует непременно. Если что…
— Конечно, доктор, — Мизинов протянул Иваницкому несколько купюр, но тот отказался:
— Мы с вами в одном положении — без родины. Будемте же благородны до конца, ради ее памяти.
— Вы полагаете, что родина для нас потеряна?
— Станемте откровенны друг перед другом, как военные люди…
— Вы знаете, кто я? — настороженно перебил его Мизинов.
— Трудно не догадаться… От вашего степенства, простите, так и веет благородством, — он сделал ударение на этих двух словах, но Мизинов почему-то не испугался: было что-то в докторе такое, что внушало абсолютное доверие.
— Так вы считаете, что родина потеряна? — повторил вопрос Мизинов.
— Люди способные, может, и найдутся, для ее спасения, но вот идея… Идея, простите, себя изжила, — грустно констатировал Иваницкий.
Мизинов помолчал немного, глядя на доктора в упор. Тот выдержал взгляд тоже молча.
— Скажите, доктор, а если… Если бы представилась возможность пострадать за Россию, может быть, даже голову за нее отдать — вы бы согласились?
— Безусловно, — моментально отозвался доктор, чего Мизинов, признаться, не ожидал.
— Но почему, если идея мертва? — настаивал он.
— Видите ли, ваше… превосходительство, надо полагать?
Мизинов слегка полонился.
— Видите ли, ваше превосходительство, идея — это идея. Она не может быть мертва. Мертвы обычно ее воплощения. Но кто мешает попытаться воплотить ее еще и еще раз? По крайней мере, это более достойно честного гражданина, чем торчать пусть и в русском городе, но на чужбине, и лечить ставших инвалидами воплотителей этой идеи.
Мизинов воспринял этот укор немного и в свой адрес, но не вспылил, не стал спорить. В глубине души он понимал, что доктор прав. А потому спросил только:
— Доктор, скажите, если мне однажды понадобится ваша помощь… как специалиста, положим, вы откликнетесь?
— Несомненно, ваше превосходительство. Можете на меня рассчитывать, — поклонился Иваницкий. — Честь имею.
— Благодарю вас доктор, честь имею, — кивнул в ответ генерал.
Он прошел в хранилище, выслушал рассказы казаков о пожаре и попытке вывезти золото. Уже стало ясно, что грабителей навел Зарядько: после пожара его и след простыл. Мизинову не терпелось посмотреть на убитого: мозг его сверлил один неотвязный вопрос, решить который можно было одним способом — увидеть мертвого. Непременно увидеть.
Он подошел к лежавшему на полу телу, накрытому рогожей.
— Открывай! — приказал казаку. Тот сдернул с тела полсть, и у Мизинова вырвалось:
Ознакомительная версия.
