А то что Гиммлер — предатель, не вызывало сомнений. Да, они все ждали мира с Америкой и Англией как манны небесной, еще десять дней назад фюрер уверял их, что мир будет вот–вот подписан и они обретут новых союзников в борьбе с большевизмом. Но в грохоте последовавших за этим боев все забыли об этом, и они, и фюрер. Что–то там, видно, не складывалось, союзники, наверно, выдвинули какие–то неприемлемые условия, эти торгаши–американцы наверняка хотели выторговать себе кусок пожирнее.
И тут вылез этот хорек в очках, позорная ищейка, кровосос, х. сос, жополиз — они не скупились на выражения! Это было не его ума дело, это было дело фюрера, а фюрер никогда бы не получил вести переговоры о мире этому… Выражения сделали второй круг, дополнившись и украсившись новыми эпитетами. Да как он посмел?! Да как он мог?! Предать фюрера!
— Друзья познаются в беде,[96] — сказал Брейтгаупт.
Это верно! Именно в беде становится понятным, кто чего стоит. Фюрер и Германия увидят, чего они стоят. Они, отверженные сыны Германии, будут сражаться за нее до конца.
Так завершился их первый день в Рейхстаге.
* * *
День 29 апреля прошел для Юргена и его взвода на удивление спокойно. Спокойно на их языке означало, что они целый день провели на одной и той же позиции у амбразур Рейхстага и никого не потеряли. Артиллерийский обстрел, их собственная безостановочная стрельба, даже мелкие ранения в расчет не принимались. Это была привычная работа, а руки и крестьяне натирают. Не так ли, Брейтгаупт? Так, молча соглашался Брейтгаупт, и ноги тоже.
Кому досталось, так это защитникам Министерства внутренних дел. Судя по огню, который велся со всех шести этажей огромного здания, их там было немало, возможно, не меньше, чем в Рейхстаге. Но русские методично расстреливали здание из орудий и накатывались жирными клиньями к многочисленным подъездам. Они помогали соседям, чем могли. Трое оставшихся артиллеристов их батальона вызвались сражаться на батарее тяжелых орудий, установленных на Кёнигсплац. Соскучившись по стрельбе, они посылали снаряд за снарядом в сторону набережной Шпрее, где стояли русские гаубицы. Братья–минометчики только успевали подносить им снаряды из подвала.
Юрген, Красавчик и Брейтгаупт разжились пулеметами и поливали огнем подступы к министерству; Отто Гартнер и Фридрих, отложив бесполезные на таком расстоянии автомат и панцершрек, выцеливали противников из винтовок. Впервые за долгое время им не надо было экономить патроны, они буквально наслаждались стрельбой. Страдал один лишь Граматке, все больше припадая на раненую ногу, он сновал вверх–вниз по длинным лестницам, поднося им тяжелые оцинкованные ящики. Дитер снаряжал пулеметные ленты, у него это хорошо получалось.
Главная проблема была в мосте, по которому текли и текли русские. Поутру его попытались отбить или хотя бы взорвать курсанты. Они ударили из траншей на площади. Шли густой цепью в полный рост, поливая пространство перед собой из автоматов. Два десятка их товарищей шли следом, сгибаясь под тяжестью ящиков со взрывчаткой и минами. Это была безумно красивая атака. Но в бою нет места красоте. Осталось одно безумство. Они были безусыми мальчишками и моряками, они взялись не за свое дело. Когда русские выкосили половину цепи, оставшиеся залегли и медленно отползли обратно в траншеи. За десять минут гарнизон Рейхстага потерял двести бойцов, это было много, очень много.
Ближе к вечеру бой разыгрался с другой стороны — из Тиргартена, судя по интенсивности стрельбы, пошел в контратаку полнокровный батальон, никак не меньше, при поддержке нескольких танков. В какой–то момент они даже подумали, что это подошел авангард армии Венка. Потом они решили, что это какая–то другая часть пробивается на помощь им. Это тоже было хорошо, подкрепление им бы не помешало. Но русские встали стеной и отбили контратаку.
Вскоре русские ворвались в здание Министерства внутренних дел. Со Шпрее потянуло туманом. Он медленно поднимался вверх, окутывая здание. Русские поднимались быстрее, этаж за этажом вдруг озарялся вспышками взрывов, частым миганием автоматов, огненным серпантином трассирующих пуль и постепенно угасал, дотлевая. К полуночи стрельба прекратилась, дом поглотила темнота.
Последние два часа Юрген с товарищами стояли и молча смотрели на схватку. Соседи не продержались и дня. Назавтра была их очередь.
* * *
Рассвет они встретили в хлопотах. Штаб–квартиру и казарму они оборудовали в подвале. Там были сложены все их личные вещи — сражаться они будут налегке, им не придется никуда уходить после боя, ни вперед, ни назад. Отдельную комнату отвели под госпиталь, у них будет свой госпиталь, свой врач, фрау Лебовски, и свой санитар. Все остальное время они потратили на оборудование огневых позиций на первом этаже, в выделенном им секторе.
Они были готовы вступить в бой в 3.00, в 4.00, в 5.00, но русские не спешили начать атаку. Они зачищали окрестные дома, захваченные накануне, — Министерство внутренних дел, Кролль–оперу, еще одно здание, бывшее швейцарское посольство, как пояснил Юргену подполковник Фрике. Они обкладывали Рейхстаг как берлогу с медведем, складывалось впечатление, что они действительно полагали, что в этой берлоге есть медведь.
Раздался характерный рев русских дизельных двигателей, мимо Министерства внутренних дел потянулась колонна из двадцати Т–34, тягачей с недоброй памяти 152–и 203–миллиметровыми гаубицами, смертоносных реактивных установок со снаряженными ракетами пусковыми рамами. Юрген вел счет до шестидесяти единиц тяжелой техники, а потом бросил, счет потерял всякий смысл. Техники было столько, что ее некуда было ставить; еще недавно пространство вокруг Рейхстага казалось обширным, теперь весь периметр был охвачен сплошным железным кольцом.
— Вот черт! — воскликнул Красавчик. — Чего это они делают?
Юрген вернулся взглядом к зданию Министерства внутренних дел. Там несколько русских волокли к подъезду пусковую раму от реактивной установки, еще несколько несли на плечах ракеты, рядом стыдливо жалась раздетая грузовая платформа.
— Вот черт! — повторил Красавчик, когда из окна третьего этажа высунулась тупая харя пусковой установки и показала им язык ракеты.
Юрген посмотрел на часы: 12.59. Вскинул глаза и увидел, как клубятся дымом «Катюши».
— Ложись! — крикнул он, падая на пол.
Интенсивная артподготовка продолжалась ровно полчаса. Старые стены хорошо держали удар, но вся площадь была буквально перепахана разрывами снарядов и мин. Если бы Юрген сам не бывал под такими бомбежками, он бы не поверил, что там может остаться кто–нибудь живой. Но вот русские по сигналу бесчисленных красных ракет двинулись вперед, и из укрытий на площади то там, то тут стали раздаваться отдельные выстрелы.
