— Да.., через неделю. Калиостро покачал головой.
— Вы уедете нынче же вечером, — возразил он.
— Почему?
— Потому что я уезжаю завтра.
— Куда же вы едете?
— Придет день, и вы об этом узнаете, друзья!
— Однако как же нам уехать?
— «Франклин» через тридцать шесть часов отплывает в Америку.
— А паспорта?
— Вот они.
— А мой сын? Калиостро пошел к двери.
— Входите, Себастьен, вас ждет отец, — приказал он Молодой человек вошел и бросился отцу в объятия. Бийо горестно вздохнул.
— Нам не хватает лишь почтовой кареты, — заметил Жильбер.
— Моя карета заложена и ждет вас у дверей, — отозвался Калиостро.
Жильбер подошел к секретеру, где хранились их общие деньги — тысяча луидоров, — и знаком приказал Бийо взять свою долю.
— Денег-то нам хватит? — спросил Бийо.
— У нас их больше, чем нужно на покупку целой провинции.
Бийо в смущении стал озираться по сторонам.
— Что вы потеряли, друг мой? — спросил его Жильбер.
— Я ищу одну вещь, которая, по правде сказать, мне ни к чему, потому что я все одно писать не умею.
Жильбер улыбнулся, взял перо, чернила и бумагу.
— Диктуйте, — предложил он.
— Я бы хотел попрощаться с Питу, — молвил Бийо.
— Я сейчас ему напишу.
И Жильбер исполнил свое обещание.
Когда письмо было окончено, Бийо спросил:
— Что вы там написали? Жильбер прочел:
«Дорогой Питу!
Мы покидаем Францию: Бийо, Себастьен и я — и нежно обнимаем вас всех троих.
Надеемся, что, имея ферму Бийо, вы ни в чем не будете нуждаться.
Придет день, и мы пригласим вас к себе.
Ваш друг, Жильбер».
— И все? — спросил Бийо.
— Нет, есть еще post-scriptum, — возразил Жильбер.
— Какой?
Жильбер в упор посмотрел на фермера и прочел:
«Бийо поручает Вам Катрин».
Бийо облегченно вздохнул и обнял Жильбера. Десять минут спустя почтовая карета уже уносила Жильбера, Себастьена и Бийо в Гавр.
Глава 1. ЧТО ДЕЛАЛИ 15 ФЕВРАЛЯ 1794 ГОДА АНЖ ПИТУ И КАТРИН БИЙО
Чуть больше года спустя после казни короля и отъезда Жильбера, Себастьена и Бийо чудесным морозным утром страшной зимы 1794 года около четырехсот человек, те есть почти шестая часть населения Виллер-Котре, ожидали на площади и во дворе мэрии выхода жениха и невесты, которых наш старый знакомый г-н де Лонпре сочетал браком.
Новобрачных звали Анж Питу и Катрин Бийо.
Увы! Многое должно было измениться в жизни, чтобы бывшая любовница виконта де Шарни, мать маленького Изидора стала г-жой Питу.
Всяк рассказывал об этом на свой лад; но что бы ни говорили люди на площади, никто из них не мог не восхититься преданностью Анжа Питу и скромностью Катрин Бийо.
Однако чем больше восхищались молодоженами, тем искреннее их жалели.
Быть может, не было в этой толпе пары счастливее их, но так уж устроены люди: толпа либо жалеет, либо завидует.
В этот день все собравшиеся были настроены жалостливо.
И действительно, предсказанные вечером 21 января графом Калиостро события развивались стремительно, оставляя после себя долгий и несмываемый кровавый след.
1 февраля 1793 года Национальный конвент издал декрет, предписывавший выпуск ассигнатов на сумму в восемьсот миллионов; общая сумма бывших в обращении бумажных денег составила, таким образом, три миллиарда сто миллионов.
28 марта 1793 года Конвент на основании доклада Трейяра издал декрет, согласно которому все эмигранты объявлялись изгнанниками, иными словами — декрет приговаривал их к гражданской смерти, а их имущество подлежало конфискации в пользу Республики.
7 ноября Конвент издал декрет, в котором обязывал комитет по народному образованию представить проект с целью заменить культ католический гражданским культом разума.
Мы уже не говорим о расправе над жирондистами. Мы не говорим о казни герцога Орлеанского, королевы, Байи, Дантона, Камилла Демулена и многих других; хотя слухи об этих событиях и докатились до Виллер-Котре, однако они не имели непосредственного отношения к действующим лицам нашей истории, о которых мы намерены сказать еще несколько слов.
Во исполнение декрета о конфискации имущества эмигрантов Бийо и Жильбер были объявлены эмигрантами, а их имущество было конфисковано и пущено с молотка.
То же произошло и с имуществом графа де Шарни, погибшего 10 августа, а также графини де Шарни, убитой 2 сентября.
В результате этого декрета Катрин выставили за ворота фермы Писле, ставшей народным достоянием.
Питу и рад был бы вступиться за Катрин, но Питу стал называться умеренным, Питу сам попал в разряд подозрительных, и умные люди посоветовали ему ни действиями, ни в мыслях не оказывать сопротивления при исполнении приказов нации.
Катрин и Питу перебрались в Арамон.
Катрин надумала было поселиться, как раньше, в хижине папаши Клуи; но едва она появилась на пороге бывшего лесничего герцога Орлеанского, старик приложил палец к губам и покачал головой в знак того, что не может ее пустить.
Дело в том, что место уже было занято.
Был введен в действие закон об изгнании не приведенных к присяге священников, и, как, должно быть, уже догадался читатель, аббат Фортье, не пожелавший приносить клятву, был изгнан, вернее, сам поспешил удалиться в изгнание.
Однако он решил, что ему незачем пересекать границу, и его изгнание ограничилось тем, что он покинул свой дом в Виллер-Котре, где оставил мадмуазель Александрину приглядывать за имуществом, а сам попросил приюта у папаши Клуи.
Хижина папаши Клуи, как помнят читатели, была обыкновенной землянкой, где и одному-то было тесновато; следовательно, Катрин Бийо вместе с маленьким Изидором, принимая во внимание появление аббата Фортье, там и вовсе не могли бы разместиться.
Кроме того, и это тоже известно читателю, аббат Фортье после смерти г-жи Бийо вел себя вызывающе; а Катрин была не настолько доброй христианкой, дабы простить аббату, что он отказался совершить отпевание ее матери; впрочем, даже если бы она и нашла в себе силы для прощения, аббат Фортье был слишком рьяным католиком, чтобы простить ей ее прегрешения.
Итак, Катрин пришлось отказаться от мысли вернуться в хижину папаши Клуи.
Оставались дом тетушки Анжелики в Пле да лачуга Питу в Арамоне.
О доме тетушки Анжелики нечего было и думать: по мере того, как шло время, тетушка Анжелика становилась все сварливее, что казалось невероятным, и все больше худела, что казалось просто невозможным.
Эти метаморфозы в ее характере и в ее внешности объяснялись тем, что в Виллер-Котре, как и повсюду, церкви были закрыты в ожидании гражданского культа разума, который надлежало создать комитету по народному образованию.
