— Опустите его на пол, — приказал он швейцарцам. — А затем выведите из дворца и пусть идёт с Богом. Он сыграл свою роль.
Шута осторожно спустили вниз, но ноги его, коснувшись пола, не удержали тела. Лежал он, словно жалкая тряпичная кукла.
По знаку Армштадта швейцарцы подняли шута и вынесли из спальни.
Джан-Мария подошёл к аналою, преклонил колени перед распятием из слоновой кости и возблагодарил Господа, в милосердии своём указавшего ему на его врага. И, помолившись, отошёл ко сну.
На следующий день, прибыв к десяти вечера в Баббьяно, герцог Джан-Мария Сфорца нашёл город в большом волнении, вызванном, как он правильно догадался, присутствием посла Чезаре Борджа.
Молчаливая, мрачная толпа встретила герцога у Римских ворот, когда он въехал в город в сопровождении Альвари, Санти и двадцати вооружённых до зубов швейцарцев. Зловещее молчание горожан напугало Джан-Марию. Он побледнел и проследовал дальше, изредка бросая по сторонам взгляды, полные бессильной злобы. Но худшее ждало его впереди. В Борго-дель-Аннунциата толпа стала гуще, а молчание сменилось открытым выражением недовольства. Герцог онемел от страха. По приказу Армштадта швейцарцы опустили пики так, чтобы при необходимости проложить путь в толпе. Один-два горожанина, подошедшие слишком близко, угодили под копыта.
А герцогу задавали саркастические вопросы: о его женитьбе, о том, где же наёмники нового родственника, которые должны защитить Баббьяно от Борджа. Особо нахальные интересовались, куда подевался собранный с населения военный налог, предназначенный для создания собственной армии. Отвечали за Джан-Марию другие горожане, громогласно утверждая, что деньги эти герцог промотал.
Внезапно кто-то крикнул: «Убийца!», после чего у герцога потребовали ответа за смерть храброго Феррабраччо, Америни, народного заступника, и других, погибших от руки палача. Когда же кто-то назвал имя графа Акуильского, толпа ответила восторженным рёвом: «Слава! Слава! Да здравствует Франческо дель Фалько!» А один из горожан, особенно крикливый, в избытке чувств восславил герцога Франческо. Вот тут кровь бросилась в лицо Джан-Марии, и ярость пересилила поселившийся в его сердце страх. Он приподнялся на стременах, гневно оглядел окружившую их толпу.
— Мессер Мартино! — обратился он к своему капитану. — Пики к бою! И вперёд галопом!
Могучий швейцарец, воин далеко не из трусливых, заколебался. Альваро де Альвари и Джизмондо Санти тревожно переглянулись. Санти, этот убелённый сединами советник, сердце которого не дрогнуло при виде возбуждённой толпы, услышав отданный приказ, изменился в лице.
— Ваше высочество, — обратился он к Джан-Марии. — Надеюсь, что ваши истинные намерения не в этом?
— Не в этом? — герцог перевёл взгляд с Санти на капитана. — Болван! — взревел он. — Глупое животное! Чего ты ждёшь? Или не слышал, что я сказал?
Тут уж Армштадту не осталось ничего другого, как поднять меч и хриплым, гортанным голосом приказать швейцарцам взять пики наизготовку. Услышали капитана и в толпе. Стоявшие вблизи поняли грозящую им опасность и попятились, но напор задних рядов не позволил им освободить дорогу маленькой, ринувшейся вперёд кавалькаде.
К клацанию оружия и лошадиному ржанию прибавились стоны задавленных. Но не все бесстрастно смотрели на хладнокровное избиение безоружных горожан, и на всадников посыпался град булыжников. Многим помяло стальные шлемы, самого герцога стукнули дважды, Санти разбили голову, и его седые локоны обагрились кровью.
Вот так они и добирались до герцогского дворца — оставляя на своём пути мёртвых и изувеченных.
Ослеплённый яростью, Джан-Мария закрылся в своих апартаментах и появился лишь двумя часами позже, когда ему доложили, что посол Чезаре Борджа, герцога Валентино, испрашивает аудиенции.
Всё ещё вне себя от столь недоброжелательного приёма, устроенного ему подданными, Джан-Мария без всякой радости — беседа с любым послом, а тем более с послом Борджа, требовала холодного рассудка — принял мрачного, важного вида испанца в тронном зале дворца. В переговорах участвовали Альвари, Санти и Фабрицио да Лоди. Тут же на обитом алым бархатом кресле, украшенном золочёным львом герба Сфорца, сидела и монна Катерина Колонна, мать Джан-Марии.
Встреча окончилась быстро. И острота речей, которыми обменялись высокие стороны, резко отличалась от первой дипломатической фазы переговоров. Едва ли не с первых слов посла стало ясно, что цель его визита — ссора с Баббьяно, чтобы дать Борджа веский повод для вторжения в герцогство. Посол требовал, сначала спокойно и вежливо, а затем, встретив отказ, с всё возрастающей наглостью, чтобы Джан-Мария передал Борджа сотню кавалеристов, которых тот намеревался использовать против французов.
Джан-Мария, похоже, не слышал тех советов, что нашёптывал ему на ухо да Лоди, предлагавший потянуть время, подержать посла в неведении, не говоря ни да, ни нет, пока не будет заключён союз с Урбино и их позиция достаточно укрепится, чтобы противостоять напору Чезаре Борджа. Но герцог не обратил внимания ни на шёпот Лоди, ни на грозные взгляды матери. Он действовал по своему настроению, ни на секунду не задумываясь о последствиях скоропалительных и потому опрометчивых действий.
— Герцогу Валентино передайте следующее, — заявил Джан-Мария. — Кавалеристов этих я оставлю у себя, чтобы при необходимости защитить Баббьяно от его посягательств. Мессер да Лоди, — продолжил он, не дожидаясь ответа посла. — Проводите этого господина и проследите, чтобы он покинул наше герцогство целым и невредимым.
Когда посол, багровый, как сваренный рак, удалился в сопровождении Фабрицио да Лоди, монна Катерина поднялась с кресла. Терпение её лопнуло, и она обрушилась на сына.
— Идиот! Ты своими руками отдал герцогство этому человеку, — она горько рассмеялась. — А может, оно и к лучшему, что всё так вышло, ибо, видит Бог, ты не способен им управлять.
— Дорогая мама, — с неожиданным для него достоинством ответствовал Джан-Мария, — я бы просил вас заниматься своими женскими делами и не лезть туда, где мужчины справятся сами.
— Мужчины! — фыркнула монна Катерина. — Да ты вёл себя как обиженный ребёнок или капризная женщина!
— Я избрал путь, который полагаю наилучшим, мадонна, и позвольте напомнить вам, что пока ещё я — герцог Баббьяно. Я не боюсь Чезаре Борджа. Союз с Урбино — дело решённое. А после свадьбы, если отпрыск папы оскалит зубы, мы покажем ему свои.
— Покажете, это точно! Только у него зубы волка, а у вас — барашка. Кроме того, союз с Урбино ещё не заключён. А посему тебе следовало отослать посла с неопределённым обещанием рассмотреть просьбу Борджа и тем самым выиграть время. А теперь дни твои сочтены. Получив такое известие, Борджа незамедлительно бросит на Баббьяно всю армию. Лично я не желаю попадать в его когти, а посему намерена покинуть герцогство и искать убежище в Неаполе. И мой последний тебе совет — составь мне компанию. Для тебя это наилучший выход.
