Два дня спустя другая партия была отправлена к аррапагам.
Между тем в Мексике переменилось правительство; новые люди явились у власти и, как водится, стали замещать своими друзьями приверженцев старого правительства.
Эта перемена отразилась и в Калифорнии; между прочим, и в Монтерэ. Старый генерал Морено под вымышленным предлогом получил отставку и был вызван в Мексику дать ответ по поводу взведенных на него тяжелых обвинений.
Новый губернатор, полумонах, полусолдат, проложивший себе дорогу убийствами, грабежами и низкой угодливостью перед высшими, вздумал править местным населением железной рукой. Монтерэйцы могут вытерпеть много, но под их наружной покорностью и беззаботностью таится искра, всегда способная разгореться ярким пламенем. К тому же иностранцы, поселившиеся в Монтерэ, пользовались многочисленными льготами и отнюдь не желали лишаться их; а так как они вообще были богаты, то пользовались известным влиянием на мексиканцев.
Первые же насилия со стороны нового губернатора вызвали возмущение: население поднялось как один человек и обезоружило гарнизон. Инсургенты заняли президио, а тиран спасся на английский корабль, шедший в Акапулько.
Как бы то ни было, монтерэйцы еще не хотели изменять мексиканскому правительству. Они требовали только правосудия и решили взять это дело в свои руки. Один из самых влиятельных граждан был единогласно выбран временным губернатором, пока прибудет новый, а затем они вернулись к своим развлечениям и беззаботной жизни, как будто ничего не случилось. Имя изгнанного губернатора было Фонсека; понимая, что только успех мог бы оправдать его, он решил не возвращаться в Мексико, а соединиться с пиратами, грабившими берега по соседству с Гватемалой, и попытаться завоевать Калифорнию своими силами. Ему удалось навербовать человек полтораста бродяг со всех концов света: беглых матросов, беглых каторжников и несколько десятков обитателей Сандвичевых островов, храбрых и отчаянных молодцов, подстрекаемых надеждою на грабеж. С этими силами Фонсека отправился в свою экспедицию.
Тем временем губернатор Соноры, узнав о восстании в Монтерэ, решил наказать мятежников, рассчитывая, что его рвение будет одобрено мексиканским правительством. Как раз в это время из Чигуагуа прибыли войска для усмирения восставших индейцев; губернатор лично принял над ними начальство и повел их в Калифорнию.
Теперь, оставив на время экс-губернатора Фонеску и губернатора Соноры, я вернусь к моему предприятию.
Габриэль, которого я послал в ближайшую деревню апачей, встретил большую партию на реке Колорадо и вместе с ними отправился на соединение со мной. Мы скоро встретились; апачи с удовольствием выслушали мое предложение; решено было, что сотня вождей и воинов отправится вместе со мной к шошонам заключить формальный договор с старейшинами племени. На обратном пути мы посетили аррапагов, которые уже столковались с нашими послами, приняли и выдали невест, что должно было упрочить ненарушимый союз. Что касается команчей, то ввиду дальнего расстояния и времени, необходимого для путешествия туда и обратно, я отложил посольство к ним до окончательного скрепления союза между тремя народами: шошонами, апачами и аррапагами. Аррапаги последовали примеру апачей, и сотня их воинов присоединилась к нам с целью посетить своих отцов шошонов и выкурить с ними трубку вечного мира.
Наш отряд состоял, таким образом, из двухсот пятидесяти человек, и для того, чтобы иметь достаточное количество дичи для прокормления такого количества людей, мы принуждены были отправиться кружным путем, по направлению к югу, придерживаясь степей, окаймляющих Буонавентуру. Добравшись до берегов этой реки, мы повстречались с партией в пятнадцать человек, среди которых оказались мои старые монтерэйские приятели. Они направлялись в поселок просить у меня помощи против сонорского губернатора, и так как индейцы ничего не имели против их предложения, то я воспользовался этим обстоятельством и отправился вместе с ними. Мой старый слуга находился в этой депутации, и я узнал от него обо всем.
Сонорский губернатор объявил, что он перепорет, как собак, и перевешает самую влиятельную часть населения Монтерэ, главным образом англо-саксонских поселенцев, имущество которых он конфискует в свою пользу. Если бы он сохранил эти планы при себе, то, вероятно, его предприятие увенчалось бы успехом, но монтерэйцы узнали о его намерениях прежде, чем он достиг границ Калифорнии.
Были посланы депутации в соседние города, и небольшой отряд решительных людей отправился занять горные проходы на пути губернатора. Тут они узнали, что его силы по крайней мере вдесятеро больше их, но тем не менее решили отстаивать свою независимость; вспомнив о дружбе со мною, а также о нерасположении индейцев к вачинангам или мексиканцам, отправили к нам посольство с просьбой о помощи, предлагая в виде вознаграждения часть своих богатств, состоявших из скота, оружия, военных припасов и других предметов, весьма ценимых индейцами.
Войско губернатора состояло из пятисот человек; из них двести солдат, а остальные разный сброд, жадный до добычи, но слишком трусливый, чтобы сражаться за нее. Решено было, что я со своими людьми, которые были на конях, спустимся на прерию и спрячемся в засаде. Монтерэйцы и их друзья отступят при появлении губернатора, как будто не решаясь оказать сопротивление. Когда же неприятель бросится в погоню за ними, мы ударим на него с тыла и опрокинем его.
Все произошло так, как мы предполагали. Всего нас было триста пятьдесят человек, действовавших согласно и рвавшихся в бой. Вскоре появился губернатор с своими героями.
Это была шумная и буйная ватага; но, несмотря на ее воинственный вид, нетрудно было заметить, что они побаиваются встречи с противниками; в самом деле, они остановились у подошвы холма, заметив на его верхушке несколько монтерэйцев, и выкинули белый флаг в знак того, что желают вступить в переговоры. Наши друзья притворились испуганными и поспешно отступили в прерию. Увидев это, наши противники чрезвычайно расхрабрились. Все они, конные и пешие, ринулись в погоню беспорядочной толпой и вскоре поравнялись с нами; мы издали военный клич и бросились в атаку.
Мы не сделали ни одного выстрела, не спустили ни одной стрелы и тем не менее одержали полную победу. Солдаты и бродяги побросали оружие и сдались без всякого сопротивления. Губернатор в надежде на быстроту своей лошади, попытался спастись бегством, но его трусость стоила ему жизни: лошадь его споткнулась, и он сломал себе шею. Так погибла единственная жертва этой кампании.
