За домом Симона был маленький навес, под которым лежала куча сухих листьев и сена — корм для коз на зиму.
Анри подумал было зайти под него и поспать несколько часов.
Но на память ему пришли слова паромщика:
— Я не хочу, чтобы ваша гибель была у меня на совести!
"Бедняга не хочет в это впутываться", — подумал Анри.
И пошел дальше.
В этом месте начиналась одна тропа.
Анри по ней частенько ходил. Собственно, это был кратчайший путь в Бельрош: настоящая козья тропа, где двум людям не разойтись.
Она бежала зигзагами по склонам холмов на крутом берегу Дюрансы.
То и дело рядом с ней открывалась пропасть: один неверный шаг — и Анри де Венаск полетел бы в Дюрансу.
Но Анри умел ходить, как горец, да и так часто он ходил этим путем, что прошел бы по нему и с закрытыми глазами.
Между тем свежий воздух постепенно разогнал на его лице тучи, и чем дальше он шел, тем менее печальными становились его мысли.
Вандейский воин, приговоренный к смерти, он прошел пешком через всю Францию, почти без денег, постепенно расставаясь с драгоценностями, с часами, а под конец даже с фамильным кольцом, доставшимся ему от матери.
Однажды ему надоело скитаться от болота к болоту по колючим зарослям Вандеи, находить приют, полный опасностей, то на одной ферме, то на другой, — и он, переодевшись простым рабочим, смело отправился в дорогу, чтобы вернуться на родину.
Впрочем, его уже несколько месяцев не искали, считая, что он, как и многие его товарищи по оружию, переправился в Англию.
Но только ли тоска по родине влекла его?
Только ли желание увидеть старую тетушку Урсулу, родовой замок Бельрош было у него на сердце, когда он пускался в путь?
Нет: его влек магнит, в тысячу раз более сильный.
В тот день жаркого дела при Пенисьер, когда горстка молодых героев разбила целую армию, одно имя непрестанно слетало с его губ: Марта.
Марта!
Дочь его врагов, которой он отдал все свое сердце без остатка, с которой он расстался ночью со словами:
— Я люблю вас, Марта, и хотя в этот миг воля сильнее моей разлучает нас, — клянусь вам, что у меня никогда не будет другой жены.
Это было полгода назад.
А за эти полгода он не имел о Марте никаких вестей и сам не мог ей писать.
Но Анри имел ту крепкую веру, которую дает любовь. Он верил в любимую девушку, в ее постоянство, ибо знал, что и она верить в него.
И потому Анри, забыв о странном приеме паромщика, вновь погрузился в мечту о любви, и чем дальше он шел, тем скорей поспешал.
Что же, теперь он торопился поскорее попасть в замок Бельрош?
Нет, конечно! Он просто знал, что тропа, по которой он шел, поднимается в одном месте на вершину холма, а с этой вершины откроется кругозор на всю долину Дюрансы — и на той стороне он увидит черный силуэт замка Монбрен, гнездо своей любви. Теперь он принял решение. Там-то он и остановится на часок перед тем, как опять отправиться в путь и постучаться в калитку Бельроша.
И чем дальше он шел, тем сильнее билось его сердце, наполняясь воспоминаниями о любимой.
Наконец он достиг той высоты, что была для него как земля обетованная.
И едва он ступил на вершину, как радостный крик вырвался у него из самого сердца.
Так моряк, затерявшийся темной ночью в бурном море, заходится в упоенье, когда его глазам блеснет вдруг спасительный свет маяка!
И Анри теперь увидел свет — тот, что светил для него, как для моряка Полярная звезда.
На тяжелом, черном фасаде дворца, там, за Дюрансой, мерцала светлая точка.
Привычный глаз Анри де Венаска узнал это точку.
То был свет ночника на окошке Марты.
Марты, которая, без сомненья, давно уже каждую ночь не спала, каждый вечер зажигала эту лампу, что прежде была их сигналом, и думала: "Может быть, он все же придет?"
У Анри больше не было ни денег, ни ценных вещей, ни часов, но, как всякий, кто долго жил в деревне, он узнавал время по звездам.
Итак, он посмотрел на небо и прикинул в уме.
Было около часа ночи, а рассветало часа в четыре.
Так что у Анри было еще три часа.
Он решился без колебаний.
"Я хочу ее видеть сегодня же!" — подумал барон.
С того места, где он стоял, к речному берегу спускалась почти отвесная стежка.
Анри скатился по этой стежке, иногда хватаясь за кусты, чтобы не скатиться кубарем по этому спуску, больше похожему на обрыв.
Так он добрался до Дюрансы.
Там он разделся, не обращая внимания на ночную прохладу, не думая о том, что вода текла с покрытых снегом гор и была, очевидно, ледяная.
Он свернул свою одежду в узел, положил себе на голову так, как носят тяжести люди из простого народа, и смело бросился в бурлящие волны.
Анри был прекрасным пловцом, и, несмотря на быстрое течение, пересек Дюрансу почти по прямой, держа над водой голову, а стало быть, и одежду.
Впрочем, глаза его не отрывались от светлого луча, который светил ему, как путеводная звезда.
Добравшись до другого берега, он укрылся в лозняке и поспешно оделся.
Потом, чтобы согреться, он пустился бежать.
Так он промчался через виноградники, спускавшиеся от замка к реке, и через четверть часа оказался у калитки парка.
Там ему пришлось подождать.
Мы видели, описывая нападение черных грешников, что в замок Монбрен попасть было не так-то легко.
Но Анри помнил, что в ночь их прощания с Мартой несчастная девушка сама подошла к этой калитке: у нее был ключ. Значит, надо было только подать ей знак — и она придет.
Ранее, когда Анри, переправившись через Дюрансу, являлся на свидание с Мартой, он насвистывал одну охотничью песенку, и этот мотив доносился до замка.
Зрение у барона было отменным.
Вглядевшись в светлое пятно, обозначавшее спальню несчастной девушки, он заметил, что окошко открыто.
— Она не спит! Она меня ждет! — обрадовался Анри и стал насвистывать охотничью песенку.
Прошло несколько секунд. Потом черная тень оперлась на подоконник и на миг заслонила свет ночника.
Ноги Анри подкосились, а губы шепнули:
— Это она!
V
Что же тем временем происходило в замке Монбрен?
Вернее говоря — что произошло с той кровавой ночи явления черных грешников?
Когда фермер Мартен Бидаш, его сыновья и работник Бальтазар, увидев зарево пожара, поспешно примчались в замок, черных братьев там уже не было.
Ни замок, ни ферма от огня не пострадали.
Нашли лакея, связанного на кровати, а рядом с ним хозяина без чувств — сначала его сочли мертвым, но очень скоро он пришел в себя.
Нашли и старого егеря в подвале, почти задохнувшегося с кляпом во рту.
Жена же и дочери фермера впопыхах убежали.
Только к обеду потушили пожар и послали за жандармами.
Началось судебное следствие.
Как ни странно, господин Жан де Монбрен, чья рана оказалась несмертельной, сказал следователю на допросе, что никого из разбойников не знает.
Старый лакей мог бы дать другие показания, но и он заявил то же, что хозяин.
А мы ведь помним, что капитан, стреляя в господина де Монбрена, говорил:
— Теперь я не нуждаюсь в твоем согласии!
На другой вечер, когда приехали господин Жозеф де Монбрен и его дочь, которых уведомили о случившемся, немедленно отправив нарочного, следствие было закрыто, и из этого расследования вытекало, что главарь черных грешников оставался таким же неизвестным, как труп, принесенный на ферму и похороненный без малейшего представления о его личности.
Только несколько дней спустя старый лакей Антуан по секрету сказал егерю Жерому и фермеру Мартену Бидашу:
— Мы с господином Жаном отлично знаем, в чем тут дело и кто у черных братьев капитан.
Те оба так и ахнули, а старый лакей добавил:
— Только господин Жан взял с меня клятву ничего не говорить — так я ничего и не скажу.
Понемногу по округе пошли слухи, что господин Жан де Монбрен много знает о черных грешниках, но упорно молчит.
