– А Ромео? – Глаза драматурга весело блеснули.
– У меня нет никакого Ромео! – презрительно усмехнулась Кит. – Я вообще не хочу выходить замуж. Поэтому мне оставалось только бежать от моего опекуна. В один прекрасный день, дождавшись темноты, я скрылась из дома и, переодевшись мальчиком, поступила в труппу Десмонда. Остальное вы знаете. Я не хочу возвращаться домой, пока не вырасту и не смогу поступать по-своему, чтобы никто из них не смел мною командовать.
– Сочувствую тому, кто женится на тебе против твоей воли, – засмеялся Шекспир.
– А кому это нужно? – спросил я.
Мне все это казалось диким и нелепым.
– Да будет тебе известно, – сказала Кит, с гордым видом поворачиваясь ко мне, – что я из очень знатного рода. И после совершеннолетия мне достанется великолепное имение.
– Вот оно что! – торжествующе воскликнул Шекспир. – Теперь понятно, почему этот человек хотел взять в жены такого бесенка.
– Перестаньте дразнить меня, – сказала она.
– Однако, мисс Кэтрин Рассел, вы еще не изволили объяснить, почему перед самым спектаклем вас охватил такой панический страх, что вы не остановились даже перед тем, чтобы сорвать представление.
– Мне страшно неприятно, – ответила она, и я впервые заметил, что она стыдится своего поступка, – но я так испугалась, что забыла обо всем на свете.
– Но почему?
– Я увидела в зрительном зале человека, который хотел жениться на мне. В женском платье он бы меня сразу узнал.
– Как его зовут? – спросил Шекспир.
– Я знаю! – вскричал я, осененный внезапной догадкой. – Это сэр Филипп Мортон!
Глава одиннадцатая
Дом джентльмена в желтом
Как хорошо, что у нас – у меня, у Кит и у Шекспира – больше не было тайн друг от друга.
Когда Кит узнала, что произошло между мной и сэром Филиппом, она горячо раскаивалась, что послала меня навстречу опасности, от которой сама старалась спастись. Но я утверждал, что у нас совершенно разное положение. В роли Джульетты я был неузнаваем, а Кит, одетая в тот же костюм, походила бы на Кэтрин Рассел гораздо больше, чем в будничной одежде мальчика.
– Этот человек – настоящий зверь, – с отвращением сказала она. – Я ему совершенно безразлична: он обращается со мной, как с ребенком. Ему бы только прибрать к рукам мое имение. Вот он и поспешил с формальным обручением, считая, что я слишком молода, чтобы понять всю серьезность этого шага. Он думал, что я не осмелюсь нарушить помолвку, а как только мне исполнится пятнадцать лет, он станет моим мужем и получит все мое состояние.
– А что думал твой опекун? – спросил Шекспир.
– Не мне об этом судить. Мистер Норман всегда был хорошим человеком; он близкий друг моего отца. Но, с тех пор как он спелся с сэром Филиппом… – Она запнулась, задрожав от ужаса при воспоминании. – Сэр Филипп страшный человек. Он имеет какую-то непонятную власть над людьми. Он единственный, кого я боюсь.
Шекспир задумчиво поглаживал свою острую бородку.
– Я поговорю с билетером, – сказал он после минутного раздумья. – Если сэр Филипп снова появится в нашем театре, тебя сразу предупредят, и ты не будешь играть. Чертовски неудобно, но это лучше, чем потерять тебя навсегда!
– А как же мистер Бербедж?
– Я скажу ему. Не беспокойся, девочка, я не открою ему, кто ты; этот секрет мы будем хранить свято. Но надо что-нибудь придумать. – Он улыбнулся: – Надо мною всегда смеются, что я беру для своих пьес готовые сюжеты, а не придумываю что-нибудь новое. Но вы не беспокойтесь, для вас-то я состряпаю какую-нибудь историю.
К счастью, наша тревога быстро улеглась, так как через два дня до нас дошел слух, что сэр Филипп уехал в Камберленд. Трудно было предположить, что после столь длительного путешествия он решится сразу пуститься в обратный путь.
Мне кажется, что, как ни рвался он к жизни в столице, старая королева не очень-то его жаловала и он мало бывал в придворных кругах. А он был не из тех, кто соглашается играть вторую скрипку, и поэтому предпочитал сидеть в Камберленде, где находил, чем занять себя: присваивал общинные земли, подыскивал себе в жены богатых наследниц и плел опасные и подлые интриги, о которых мы в то время и не подозревали.
С каким облегчением мы думали о том, что он теперь преспокойно едет по дороге, которая уводит его все дальше и дальше на север! Нам и в голову не приходило, что его черная тень скоро вновь омрачит нашу жизнь.
Наконец Кит сыграла Джульетту. Как мы и ожидали, весь Лондон просто голову потерял. Был забыт даже Бербедж – Ромео. Но Бербедж был слишком большой артист, чтобы завидовать ей. После спектакля он и Шекспир пригласили нас ужинать в таверну, и мы так наелись, что чуть не лопнули. Выпив пару стаканов вина, Бербедж помрачнел и с тоской посмотрел на Кит.
– Мальчик играл, как великий артист, – сказал он, – но у бедняжки нет будущего.
– Какого будущего? – отозвался Шекспир.
Бербедж глубоко вздохнул.
– Все прекрасно, он прелестен, как девушка – у нас никогда не было такого актера на женские роли. Но всех мальчишек ждет одинаковая судьба! Через года два на верхней губе и на подбородке у него вырастут черные усы и борода, а голос начнет ломаться. Конечно, он может еще прославиться как исполнитель мужских ролей, но почему-то так не бывает… Я вижу тебя в роли Джульетты, но не Ромео.
Шекспир веселился от души.
– Не спеши огорчаться, Дик. Ставлю фунт, что Кит еще лет десять не отрастит себе бороды.
– Благодарю покорно. – Бербедж подлил себе еще вина. – Я не любитель биться об заклад. Весь свой азарт я вкладываю в театр, и с меня достаточно, поверьте.
– Кто же может изменить театру? – вызывающе спросил Десмонд.
– Я.
Это сказал Шекспир. Все повернулись к нему.
– Ты? – воскликнул Бербедж. – Но тебя ждет слава! Ты и сейчас пишешь не хуже Марло. Когда-нибудь ты превзойдешь и его. Неужели ты откажешься от всего этого?
– Мне кажется… когда-нибудь… когда я сумею… – Шекспир смотрел на огонь, потрескивавший в камине, и, слушая его спокойный голос, я чувствовал, что сквозь пламя и черный дым он видит родной Уорвикшир. – В прошлом году я купил дом в Стретфорде…
– Новый дом?
– Да. Я хочу жить в настоящем доме, а не в тесных каморках Бишопсгейта. Я хочу иметь сад. Мне нужна настоящая река. Разве Темза – река? Это улица, сточная канава и кладбище. – Внезапно он повернулся ко мне:– Скажи, Питер, где бы ты хотел доживать свои дни: в Лондоне или в Камберленде?
Я улыбнулся ему в ответ, и мы почувствовали себя встретившимися в городской толпе сельскими жителями. Я вспомнил Бленкэтру, и голубое небо над ней, и одетый в цветущий вереск лес, и Дервентуотер, в воды которого глядятся горы, и молодые лиственницы на склонах засахарившихся от снега вершин, и тысячи других вещей. И я сказал взволнованно:
