— Знаю, вы спешите по делам и хотите, чтобы я помог вам попасть в лавину. Их на пути к Караколу всего девять: одна уже сошла, а остальные ждут вашего появления.
— Вот видите, все-таки ждут! — подхватывает композитор. Мурат Хаджиевич заверил нас, что если вы возьметесь… Он очень лестно отзывался о вас, Максим Васильевич.
— Да, мы большие друзья, — говорю я. — Не припомните, как именно отзывался? Или при женщинах неудобно?
— Пожалуй, не очень, — соглашается академик и заразительно смеется, припоминая, видимо, лестные отзывы. — Но если как следует подредактировать…
Мама сжимает губы.
— Мой сын не нуждается…
В чем именно я не нуждаюсь, сказать маме мешает телефонный звонок.
— Да, пришел, — сухо говорит она. И мне шепотом: «Легок на помине». — Максим, пройди в свою комнату.
— Пр-рохвосты! — радостно встречает меня скучающий Жулик. — К черту! Там-там-там!
— Ты куда пропал? — негодует Мурат. — Заткни пасть своему попугаю! Слушай внимательно: если не хочешь, чтобы я забрал у тебя вездеход, отнесись внимательно к просьбе товарища Петухова, ты понял?
— Считай, что отнесся, я уже пригласил его вместе с мадамой — это не я, это Абдул так ее называет — на чашку чая.
— Можешь со своей чашкой чая…
— Хорошо, мама сварит им кофе.
— Павтаряю, если нэ хочешь (ага, уже злится), чтобы я забрал вэздеход…
— Петухов у тебя?
— Да.
— Тогда пошли его к черту, он же ремонтирует только «Жигули», а у тебя «Волга».
Молчание. Мурат подбирает нужные слова, присутствие Петухова его сковывает. И в эти несколько секунд меня озаряет блестящая идея. Она настолько гениальна, что не стоит тратить времени на ее обдумывание.
— Мурат, — говорю я, — раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да еще, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно — слышишь? — немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.
Я с трепетом жду ответа и тщетно пытаюсь дотянуться до халата, потому что Жулик разошелся и, мерзавец, сыплет непристойностями, как бы Мурат не принял их на свой счет.
— Оторви голову своему попугаю! Согласен.
— Немедленно?
— Да.
— Честное слово?
— Да, чтоб тебя разорвало!
— Пусть Петухов разогревает «Волгу» и ждет.
Я торопливо звоню Хуссейну. Ребята, к счастью, еще в КСС, без них мой план полетел бы вверх тормашками. Мне прежде всего нужен Осман. Я дважды повторяю ему инструкцию, убеждаюсь в том, что понят правильно, и иду в гостиную. Здесь стоит хохот, а пунцовая от пережитого ужаса мама лепечет, что прежний хозяин Жулика — грубый и неотесанный мужлан… Я извиняюсь, мне некогда.
— Вам обязательно нужно выехать из Кушкола? — обращаюсь я к композитору.
— Непременно! — Он даже привстает и кланяется. — Авторский концерт… Приглашены Эдита Пьеха, Кобзон, Лещенко… Непременно!
— А вам?
— Честно говоря, расхотелось, — весело признается академик. — Один коллега математик блестяще доказал при помощи уравнений, что на заседаниях наш творческий потенциал представляет собой величину, поразительно близкую к нулю! Пожалуй, останусь и взгляну на ваши лавины, если они и в самом деле пойдут.
— Хорошо. Тогда, Вадим Сергеич, поспешим, нам еще нужно выручить ваши вещи.
* * *
На Кушкол опускаются сумерки, и я с тревогой думаю о том, что Осману не так-то просто будет выполнить свою миссию. Конечно, Олег и Гвоздь его подстрахуют, но все равно не просто. Я мысленно воссоздаю их маршрут, манипулирую вариантами и не могу придумать, как они сумеют миновать здоровый перегиб, где скопилась уйма снега. Но я бы его прошел, значит, должен пройти и Олег. Из всех моих бездельников он единственный, кому я доверяю в деле как самому себе.
А Мурат, что бы я о нем ни говорил, слово держать умеет — у дома 23 две грузовые машины, толпа людей. Подъезжать туда нет смысла, могут растерзать. Представляю, как там сейчас склоняется мое доброе имя.
Я жалею, что посадил композитора к себе, лучше бы он ехал с Петуховым. Как и все обожающие себя знаменитости, он искренне уверен, что оказывает высокую честь рядовому собеседнику, возвышает его своим общением. Ему и в голову не приходит, что рядовой собеседник от всей души желает ему провалиться ко всем чертям.
— Вы, по словам Анны Федоровны, предпочитаете бардов. — Снисходительная улыбка. — Это простительно, дань моде, я тоже под настроение слушаю их не без интереса, хотя порою меня коробит от их непрофессионализма. В наш век узкой специализации…
Я сжимаю челюсти, чтобы не нахамить. Куда там Высоцкому и Окуджаве до его шлягеров!..
— …сочинить хорошую мелодию без высшего образования…
Эх, бугор бы покруче, чтоб ты язык прикусил, мечтаю я, в кювет, что ли, нырнуть? Подумать только, что «Молитва Франсуа Вийона» и «Оставьте ненужные споры» состоят из тех же самых нот, что и его «Я обую босоножки, ты на стук их прибежишь!» Твое счастье, что рядом нет Олега и Гвоздя, они бы живо тебе разъяснили, какое ты…
— Но если у Булата иной раз прослеживается мелодия…
— Вы его знаете? — не выдерживаю я.
— Да, конечно.
— А он вас?
Я все-таки нахамил, и Вадим Сергеич надулся. Ну и черт с ним, ехать нам осталось всего ничего. Успел ли Осман с ребятами? В крайнем случае потяну время, не грех эту братию хорошенько напугать.
У шлагбаума мы выходим. Абдул еще не сменился, он в курсе дела и заговорщически мне подмигивает.
— Палучили разрэшение — пажалуста, мы не бюрократы. — Он поднимает шлагбаум. — Да абайдут вас лавыны!
Я сооружаю озабоченное лицо.
— Ну, решились? Поездка вам предстоит далеко не безопасная, рекомендую серьезно подумать.
В темноте и ангел покажется сатаной, а дорога впереди пустынна, тусклый свет редких фонарей лишь подчеркивает ее пугающую крутизну, да еще мрачные тени нависших скал…
— Нам? А разве вы не с нами? — упавшим голосом спрашивает Петухов. — Мы были уверены, что вы на вездеходе поедете впереди.
Мне смешно, вспоминается чеховский дедушка, которому давали рыбу, и если он оставался жив, ела вся семья. Вадим Сергеич тоже думал, что я поеду впереди, а мадама и не мыслила себе ничего другого.
— Вы такой храбрый! — льстиво говорит она и делает глазки. — Пусть мужчины едут на «Волге», а я с вами, хотите?
Я вежливо уклоняюсь от гонорара, мадама меня не волнует. Вот будь на ее месте Катюша или Юлия… Впрочем, и тогда бы я сто раз подумал, прежде чем лезть в такую авантюру.
— К сожалению, мама отпустила меня всего на полчаса, она сердится, если я прихожу домой позже девяти.
Мадама не сводит с меня многообещающего взгляда.
— К тому же я страдаю куриной слепотой, — добавляю я. — Абдул может подтвердить.
— Курыной, — подтверждает Абдул. — Птица такая, табака делают.
Вадим Сергеич мнется, к таким приключениям он не привык, Петухов тоже заметно скис, но зато мадама тверда и непреклонна. Видимо, она обожает мужа и очень хочет завтра в Краснодаре услышать его голос.
— Чего ж мы ждем? — с вызовом говорит она. — Поехали!
Вадим Сергеич вяло вытаскивает из вездехода свой чемодан и плетется к «Волге», как на Голгофу.
— Подождите, — говорю я, — прошу внимательно выслушать инструкцию.
— Расскажи им, как спасаца, если в лавыну пападут, — советует Абдул. — Мала ли что.
Я тяну резину, долго и нудно рассказываю, советую, пугаю и с удовольствием отмечаю, что Вадим Сергеич вытирает со лба пот, а Петухов нервно закуривает.
— Вы все это излагали на лекции, — обрывает меня мадама. Я могу опоздать на самолет!
Абдул толкает меня в бок: в небе рассыпается ракета.
— Что ж, счастливого пути, — сердечно прощаюсь я. — Рад был с вами познакомиться… Назад!
Грохот, треск, шипение — и в свете фар отчетливо видно, как на шоссе обрушивается огромная масса снега.
