Мавританка или молдаванка, Лейла представлялась ей некоей целиной. Она была уверена, что Франсуа не замедлит бросить туда семя. Ведь рабыня была необычайно хороша собой.
Но проходили месяцы, а Лейла оставалась все такой же стройной; Жанну это приводило в недоумение. Она сгорала от желания расспросить сына, потом Лейлу, но по зрелом размышлении сочла за лучшее держать язык за зубами и приобщить мавританку к клану.
Сначала она научила ее убирать, выметать углы, охотиться на крыс, мышей, тараканов и пауков, проветривать комнаты, стирать белье и готовить. Объясняла, как освежевать зайца или кролика, чтобы сделать начинку для пирога, как отбить неприятный запах у дичи, добавив в бульон уксус и лавровый лист, какие начинки и травы использовать, чтобы придать вкус блюду: курица с гречкой, свинина с розмарином и пастернаком, полба с толченым горохом.
Затем Жанна стала знакомить Лейлу с французским языком и, когда та усвоила начатки франсийского диалекта — ибо с помощью эльзасского в королевстве открывалось не слишком много дверей, — она вбила себе в голову научить мавританку читать и писать, как научил ее самое в свое время Франсуа Вийон. К ее изумлению и радости, Лейла проявила не просто покорность, а рвение. Под бережным присмотром Жанны она открывала в себе совсем другого человека, и это приводило ее в восторг. За полгода она научилась бегло читать и выводить буквы, правда, еще нетвердой рукой.
Франсуа едва не рухнул на пол от удивления, когда однажды вечером, вернувшись из мастерской, застал свою мавританскую рабыню за чтением: при свете свечей она перелистывала альманах крестьянских праздников и поговорок.
— Кто это научил тебя читать?
— Жанна.
Он отправился за разъяснениями к матери.
— Почему ты купил эту рабыню? — спросила она.
— Чтобы облегчить твой труд, из сострадания и за привлекательное личико.
— Ее личико уже не кажется тебе привлекательным?
Они переглянулись и поняли друг друга без слов. Франсуа зашелся от смеха, что случалось с ним редко, в отличие от матери.
— Она спит на другом этаже. Я не собирался вступать в связь с неверной и умножать число бастардов в нашем семействе.
Жанна сочла за лучшее не выяснять пока, что означают последние слова.
— Ну, я обнаружила у твоей рабыни способности, — ответила она. — Не сомневаюсь, что после крещения Лейла станет прекрасной христианкой. Сверх того, она получает сейчас отменное воспитание, и скоро у нее отбоя не будет от женихов.
— Ты хочешь окрестить ее?
— Отец Штенгель придет в восторг.
Франсуа был явно удивлен:
— Ты бы приняла ее как сноху?
— А ты не хотел бы взять ее в жены?
Он криво усмехнулся, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Я никогда об этом не думал…
Посмотрев на мать, он встретил взгляд голубых глаз, который придавал порой жесткость красивому лицу Жанны Пэрриш. И ушел в задумчивости.
Жанну рассердило именно то, что он об этом даже не думал. Воздержанность, доведенная до такой степени, становится пороком!
Месяца через три Жанну насторожил встревоженный вид Лейлы. Мавританка держалась неловко и выглядела очень расстроенной.
— Что с вами? — спросила она. — В последние дни вы напоминаете пустой кошель.
— Мадам… боюсь, я беременна, — ответила рабыня, едва не плача.
Жанна раскрыла ей объятия.
— Но это же чудесная новость, Лейла! — воскликнула она, целуя ее.
Та разрыдалась.
— Вы не прогоните меня? — пролепетала она.
— Лейла, хотите стать нашей? — спросила Жанна, держа ее за плечи.
Мавританка не поняла.
— Хотите стать христианкой? — подсказала Жанна.
— Я верная дочь Пророка…
— Детка, все пророки говорят о Боге. Вы далеко от своих, а родив ребенка, пустите корень на этой земле.
— Как же мне стать христианкой?
— Попросите, чтобы вас окрестили.
— Окрестили?
— Наденьте чепец и плащ. Я провожу вас.
Они вышли на улицу под снежную крупу и свернули на Гран-Рю с ее фахверковыми домами, белыми в черную полоску: они шли словно по музыкальной партитуре. Жанна привела Лейлу в церковь Сен-Пьер-ле-Вьё. Войдя в ризницу, они увидели, что отец Штенгель сидит за столом спиной к камину, с куриной ножкой в руке, перед ним стояла миска корнишонов. Он удивленно поднял брови.
— Отец мой, прошу вас выслушать эту женщину.
— Я хочу, чтобы меня окрестили, — пролепетала мавританка.
Священник удивился еще больше.
— Сейчас? — спросил он, покосившись на свой незавершенный обед.
— Чем быстрее, отец мой, тем лучше, — сказала Жанна. — И древо ваших добрых дел ощутимо окрепнет.
Священник знал щедрость Жанны. И покорно вытер руки салфеткой.
— Идите за мной, — сказал он, поднявшись.
В церкви царил погребальный холод. Отец Штенгель посмотрел на календарь и пробормотал:
— Провидение всегда делает хороший выбор…
— Что вы хотите сказать?
— Сегодня день святой Одилии, покровительницы Эльзаса. Конечно, если вы уже придумали другое имя… Вам надо исповедаться, дочь моя, — сказал он Лейле.
Мавританка не знала этого слова.
— Вы расскажете святому отцу о совершенных вами прегрешениях. Он вам поможет, — объяснила Жанна.
Значит, неверные не исповедуются?
Исповедь, похоже, оказалась непростым делом, и Жанне пришлось довольно долго ждать. Коренастый карлик в шерстяной рясе прошествовал мимо нее по направлению к колокольне; через несколько минут одиннадцать ударов сотрясли стены — следовательно, карлик был звонарем. Вдали, словно бы в ответ, прозвучали удары соборного колокола.
Наконец священник вышел в сопровождении Лейлы. Он бросил на Жанну быстрый взгляд, показывающий, что ему стала ясна причина такой спешки. Взяв из ряда стоявших на столе одинаковых бутылей одну, он повел Лейлу к купели:
— Склоните голову.
Мавританка повиновалась. Он открыл бутыль и стал медленно поливать водой ее волосы:
— In nomine patris et filii et spiritus sancti, te absolvimus aliquo peccato et accipimus te hic et nunc in nostra Santa Ecclesia Catholica sicut filia Soli Dei Creatoris et te nominamus Odile…[10]
Она дрожала под струйкой ледяной воды, стекавшей ей на затылок и шею. Странный способ вхождения в христианское сообщество.
Священник тронул ее за плечо.
— Вы можете подняться, Одиль, — сказала Жанна.
Карлик громовым голосом объявил, что отправляется обедать.
Мавританка вскинула мокрую голову и посмотрела на участников сцены: священника, карлика, Жанну. В глазах ее читался вопрос: это все?
— Ну вот, обряд совершен, — промолвил отец Штенгель, поставив бутыль на стол. — Теперь нужно вписать в книгу это крещение, свидетелями которого вы были.
