По крайней мере, отметил Том, не забыли о королеве. Вот уже целую неделю девочка была надежно укрыта вместе со своей матерью, а Мариотта и леди Калтер, занявшие место овдовевшей Дженни Флеминг, находились при ней. Позже Том услышал, что Кристиан тоже получила приказ следовать туда.
Эрскин даже не мог сопровождать ее. Дела задерживали его в Стерлинге. В ночь на понедельник стало известно, что горит Лейт, а аббатство Холируд занято англичанами; потом пришло сообщение, что протектор снялся с лагеря и выступил в поход, а английский флот все дальше продвигается на север. В такой обстановке и речи не могло быть о том, чтобы следовать за королевой и Кристиан. Эрскин остался, а город в напряжении ждал новостей.
К вечеру новости поступили. Английская армия двинулась, но шла она не на запад, к Стерлингу, а на юг.
Эту новость передавали из уст в уста. В понедельник ее подтвердили. Протектор находится в районе Лаудера и продолжает движение в направлении к Англии. Во вторник и среду новые сообщения: английский флот остановился у Браути-Касл на реке и теперь только ждет попутного ветра, чтобы уйти. В четверг и пятницу: пал Хьюм-Касл, его занял английский гарнизон, а английская армия находится теперь у Роксбурга. Удерживая эти аванпосты и оставив за собою разоренные города и села, вражеское нашествие захлебнулось — лавина схлынула к югу.
Невозможно было понять, почему Сомерсет не воспользовался достигнутым ранее преимуществом. Усталые командиры, укрывшиеся в Стерлинге, могли только строить предположения. Наиболее осторожные призывали не забывать о четырех английских гарнизонах: двух — вблизи моря, на восточном побережье, и двух — рядом с границей. Но тем не менее и горожан, и армию охватило безудержное ликование.
Том Эрскин, который смог наконец уехать из города, был раздражен и досужими домыслами, и проволочкой, и прежде всего тем, что, попав в Стерлинг в первый раз после Пинки, встретил там Бокклю. В особенности же тем, что застал его в обществе холеного, пышно разодетого Джорджа Дугласа, чей старший брат, граф Ангус, был главой дома Дугласов в Шотландии и тестем лорда Леннокса.
Эрскин хотел было пройти мимо, но его остановили.
— О, вот Эрскин — он любитель этих огнестрельных бирюлек. Аркебузы! Чертовски опасные штуки! — Война никак не изменила Уота Скотта: берет его был расшит пчелами из герба Бокклю, и весь он выглядел так же, как и в тот день, когда стоял с лордом Калтером на стене Богхолла и смотрел, как поднимается дым над замком, где жена его Дженет лежала с ножевой раной в плече.
Воспоминание это навело Эрскина на одну неприятную мысль, которая, видимо, пришла в голову и сэру Джорджу, потому что тот, мягко перебив Бокклю, сказал:
— Здравствуйте, Эрскин. Пришли поведать нам о бедняге Уилле?
Так Тому пришлось без околичностей начать свой рассказ.
— Я видел вашего сына, Бокклю. Он в добром здравии. — Это, во всяком случае, была чистая правда.
В лице Бокклю с нависшими бровями, окаймленном взъерошенной бородой, не дрогнула ни одна черта.
— Тогда почему он «бедняга»?
Вздохнув, Эрскин решил перейти прямо к сути.
— Он с Кроуфордом из Лаймонда.
Брови Бокклю совсем сошлись над переносицей.
— С Лаймондом! — прорычал он. — Уилл в плену? Он заложник?
Том отрицательно покачал головой. Он быстро рассказал все, что было ему известно, — об английском гонце, о нападении Лаймонда на брата, о своем собственном прибытии, которое и спасло лорда Калтера. После рассказа последовало короткое молчание. И хотя брови Бокклю были по-прежнему нахмурены, на его лице появилось довольное выражение. Он прочистил горло.
— Все дело в том, что мальчишка вернулся из Франции с головой, набитой всякими бреднями, и я ничего не мог с ним поделать, решительно ничего. И вот он убрался восвояси, послав подальше нас всех. А перед тем, как уйти… — Бокклю осекся, что-то внезапно вспомнив, — он сказал, что, возможно, будет здесь раньше нас. Мне все ясно… Господи, Уилл, — проворчал Бокклю, пораженный. — Это какую же надо иметь выдержку, чтобы по доброй воле отправиться к черту на рога да еще выбрать Лаймонда в попутчики!
— Ну-ну. — Сэр Джордж не спускал глаз с лица Бокклю. — Я думаю, все мы недооцениваем Уилла. Потерпите — и в один прекрасный день он еще удивит вас.
Бокклю также в упор посмотрел на сэра Джорджа.
— Если ты от природы честен, то никогда не предашь своего командира, даже если и командует он одним лишь сбродом.
— Но ведь Уилл знает, кто такой Лаймонд? — с ноткой тревожного недоумения в голосе спросил Том.
— Уилл не младенец, — откровенно признался Бокклю. — Он по молодости глуп и задирист, и в голове у него ветер гуляет; но он не испорчен по природе своей. Если Лаймонд принял его, то он знал, что делает. Он весь вывозится в дерьме, чтобы показать своим тупоголовым родичам, какой он принципиальный; но его новоявленный кодекс чести не позволит ему учуять вонь. Этот мальчишка, — проворчал сэр Уот, — думает задницей. Давайте выпьем кларета.
Только вечером Эрскин смог покинуть город.
Он не взял сопровождения, ибо это не допускалось, и один выехал за ворота Стерлинга, направляясь в сторону заходящего солнца, которое вскоре скрылось за горизонтом.
Наступила темнота. Мелькали очертания деревьев; за ними лежали болота, а справа поднимались холмы Ментейта. Легкий ветерок шелестел в траве. Дорога стала лучше; он увидел огни домов и почувствовал запах дыма. Потом его остановили.
Это была первая стража. За нею последовали две другие. Он миновал деревушку Порт, часовню, амбары, потом проехал через буковую рощу, назвал свое имя и пароль; его пропустили, и он наконец натянул поводья.
Черное, неподвижное, распростерлось перед ним озеро Ментейт, а посредине его, в полутора милях от берега, виднелись два островка: на одном расположился монастырь его брата, на другом — островная усадьба графов Ментейт. На поверхности воды дрожали отражения множества огней, горящих на двух островках, и доносились звуки музыки — это играл орган монастыря Инчмэхом, где шло вечернее богослужение и спали дети; ему вторили звуки гальярды с острова Инчталла, где коротал свой досуг укрывшийся на время вторжения шотландский двор.
С зажженным фонарем на корме прибыл паром, и Эрскин вступил на него.
— Дорогой мой, — говорила на следующий день Сибилла, которая безмятежно клала стежок за стежком, сидя перед огромным камином в доме графа Джона, — признайтесь, что вам никогда не приходилось жить с восемью детьми на острове. А у каждого из этих детей повадки взрослого лемминга.
