— Что же из этого? — сказал Портос. — Давайте все-таки выйдем отсюда.
— Милый друг, — сказал д’Артаньян, — знаете, почему кондитер никогда сам не делает пирожных?
— Нет, — ответил Портос, — любопытно было бы узнать.
— Потому, что он боится их перепечь или положить в них кислого крему.
— Что дальше?
— Дальше то, что его поднимут на смех. А кондитер не должен никогда позволять над собой смеяться.
— Но какое отношение к нам имеют кондитеры?
— Такое, что мы в наших приключениях не должны терпеть неудач и вызывать насмешки. Мы только что потерпели неудачу в Англии, мы понесли поражение, — это пятно на нашей репутации.
— Кто же нам нанес поражение?
— Мордаунт.
— Но мы утопили Мордаунта.
— Да, конечно, утопили, и это нас несколько оправдает в глазах потомства, если только потомство станет заниматься нами. Но слушайте, Портос: если Мордаунт был противником, которым нельзя было пренебрегать, то Мазарини мне представляется противником гораздо более опасным, и его нам не удастся так легко утопить. Постараемся же быть поосторожней и бить только наверняка. Дело в том, — прибавил д’Артаньян с глубоким вздохом, — что если мы с вами вдвоем и стоим добрых восьми человек, то все же быть вдвоем не то, что вчетвером.
— Вы правы, — сказал Портос со вздохом.
— Итак, Портос, берите пример с меня и ходите взад и вперед по комнате, пока мы не получим известия от наших друзей или пока нам не придет в голову какая-нибудь хорошая мысль. Но не спите непрерывно, по вашему обыкновению: ничто так не туманит голову и не притупляет ум, как сон. Что касается того, что нам грозит, то, может быть, положение наше не так уж плохо, как мы полагали сначала. Я не думаю, чтобы Мазарини собирался отрубить нам головы, — этого нельзя сделать без суда, а суд наделает шуму, который не преминет привлечь внимание наших друзей, и тогда Мазарини несдобровать.
— Как вы хорошо рассуждаете! — сказал Портос с восхищением.
— Да, недурно, — сказал д’Артаньян. — Итак, если нас не собираются отдавать под суд и рубить нам головы, то нас или будут держать здесь, или переведут куда-нибудь.
— Это несомненно, — сказал Портос.
— Поэтому невозможно, чтобы такая тонкая ищейка, как Арамис, и такой умница, как Атос, не открыли бы нашего убежища, а тогда придет время действовать.
— Тем более что нам здесь не так уж плохо, за исключением, впрочем, одного.
— Чего именно?
— Заметили вы, д’Артаньян, что нам давали жареную баранину три дня подряд?
— Нет, но если это случится в четвертый раз, то не беспокойтесь, я заявлю жалобу.
— Кроме того, я скучаю по дому. Как давно уже я не был в моих замках!
— Ба, забудьте их на время! Мы их увидим еще, если только Мазарини не велит их снести.
— Вы считаете его способным на такое насилие? — с тревогой спросил Портос.
— Нет, такие вещи мог делать только прежний кардинал. Нынешний слишком ничтожен, чтобы решиться на что-либо подобное.
— Вы меня успокоили, д’Артаньян.
— Итак, будем веселы, давайте шутить со стражей. Расположим к себе солдат, раз мы не можем их подкупить. Будьте с ними полюбезнее, Портос, когда они будут подходить к нашим решеткам. До сих пор вы им показывали только свой кулак, и чем увесистее он, тем менее для них привлекателен. Ах, я много бы дал, чтобы иметь только пятьсот луидоров.
— Я тоже дал бы сотню пистолей, — сказал Портос, не желая уступить д’Артаньяну в щедрости.
На этом прервалась беседа двух друзей, потому что к ним вошел Коменж, а впереди его сержант с двумя сторожами, которые несли ужин в корзине, наполненной мисками и блюдами.
Глава 42
Ум и сила (Продолжение)
— Ну вот, — сказал Портос, — опять баранина!
— Дорогой господин Коменж, — сказал д’Артаньян, — да будет вам известно, что мой друг, господин дю Валлон, решил взбунтоваться, если Мазарини будет упорно кормить его бараниной.
— Я заявляю, что ничего не буду есть, если не унесут эту баранину, — сказал Портос.
— Унесите баранину, — сказал Коменж. — Я желаю, чтобы господин дю Валлон приятно поужинал, тем более что я намерен сообщить ему новость, которая, я уверен, придаст ему аппетита.
— Не отправился ли Мазарини на тот свет?
— Нет, к моему крайнему сожалению, я должен вам сказать, что он чувствует себя преотлично.
— Тем хуже, — сказал Портос.
— Какая же у вас новость? — спросил д’Артаньян. — В стенах тюрьмы новости редки, и вы, надеюсь, простите мне мое нетерпение. Не так ли, господин Коменж? Тем более что, как вы намекнули, новость хорошая.
— Приятно ли было бы вам услышать, что граф де Ла Фер находится в добром здоровье? — спросил Коменж.
Маленькие глазки д’Артаньяна широко раскрылись.
— Приятно ли!.. — воскликнул он. — Да это было бы для меня счастьем!
— В таком случае могу вам сообщить: он поручил мне приветствовать вас и сказать, что он жив и здоров.
Д’Артаньян едва не подпрыгнул от радости. Быстро брошенный им на Портоса взгляд выдал его мысль. «Если Атос знает, где мы находимся, — говорил этот взгляд, — если он шлет нам привет, значит, Атос скоро начнет действовать».
Портос не был особенным мастером угадывать мысли, но на этот раз при имени Атоса у него зародилась та же мысль, что у д’Артаньяна. Поэтому он понял.
— Но, — спросил гасконец нерешительно, — вы говорите, что сам граф де Ла Фер поручил передать нам привет? Вы, следовательно, видели его?
— Конечно.
— Где же… если это не нескромный вопрос?
— Очень близко отсюда, — ответил Коменж с улыбкой.
— Очень близко отсюда? — переспросил д’Артаньян, и глаза его блеснули.
— Так близко, что, не будь окна оранжереи заделаны, вы могли бы увидеть его с того места, где находитесь.
«Он, вероятно, бродит в окрестностях замка», — подумал про себя д’Артаньян и громко прибавил:
— Вы его встретили на охоте? Может быть, в парке?
— Нет, гораздо ближе. Вот здесь, по ту сторону стены, — сказал Коменж, стукнув рукой по стене.
— По ту сторону стены! Что же такое находится за этой стеной? Меня привели сюда ночью, поэтому черт меня побери, если я знаю, где нахожусь.
— Вообразите одну вещь, — сказал Коменж.
— Я готов вообразить себе все, что вам будет угодно.
— Так вообразите, что в этой стене есть окно.
— И что же тогда?
— Тогда из вашего окна вы увидели бы графа де Ла Фер у его окна.
— Значит, граф де Ла Фер живет во дворце?
— Да.
— В качестве кого?
