Прежде чем уединиться с Умаром, Али-Баганд попросил жену распорядиться всем, что связано с продовольствием: люди везли в Чишили хлеб, мясо и все, что могли собрать в аулах. Надо было организовать хранение продуктов.
Али-Баганд с братом и с Умаром из Адага обсуждали, что же произошло с Хасаном из Амузги и как им быть.
— Допустим, он не убит. Если так, то его либо арестовали, либо… Не знаю, что и подумать! — сказал Али-Баганд. — В общем, надо ехать, Умар. Муртуз-Али поедет с тобой.
— А как же с паролем?
— Пароль один. Вот газырь. Езжайте к Али-Шейху в Агач-аул. У него все разузнайте. Если же Хасан там не появлялся, отдайте Али-Шейху этот газырь, в нем есть записка, пусть он прочитает. Итак, на коней! Время не ждет. Турки близко, если они узнают, что мы собираем здесь силу и что большинство наших людей не вооружены, тотчас нагрянут и раздавят нас, как лягушек. Без оружия мы бессильны! Скачите. В добрый час!
Они обнялись. Муртуз-Али и Умар из Адага сели на коней и пустились в дорогу. А комиссар ушел на полигон, где он обучал новобранцев ведению боя.
— Саблей-то мы владеем, комиссар. Дай нам огнестрельное оружие, — просили люди. — Недаром ведь говорится: появилась винтовка — погиб Кёр-оглы.
— В руках у джигита и сабля оружие. В атаке конному лучше оружия не сыскать! — И Али-Баганд с ловкостью демонстрировал свое искусство: на скаку срубал и слева и справа воткнутые в землю жерди с надетыми на них папахами. — Э-эй, джигиты! — подзадоривал он. — Я же староват, а вы молодые, глаз у вас острый и рука быстрая. Померяемся силой. А ну ты, на гнедом, попробуй-ка поднять прямо с коня из двенадцати папах, что слетели с жердей, хотя бы четыре.
Тот помчался и на удивление всем, свесившись с седла на одну сторону, подобрал на скаку все папахи. Считай, сын оружейника из Харбука — уже джигит. А сколько еще таких…
Гости талгинского хутора
Хасан сын Ибадага из Амузги ехал в стан Исмаила, и не ведал он о том, что еще днем туда прибыл турецкий офицер Ибрахим-бей со своим отрядом аскеров. Не знал и того, что от роду коварный, неприветливый и очень грубый Исмаил, будто наизнанку вывернутый, встретил турка с необыкновенным радушием. Устроил в честь столь достопочтимого кунака пир, каких в округе давно не бывало. Ибрахим-бей для спокойствия выставил дозорных, повелев им каждые два часа сменяться и объезжать посты. К тому же был отдан приказ: из аула никого не выпускать и в него никого не впускать. А кто нарушит приказ — задержать и бросить в хлев крайней сакли, утром, мол, разберемся.
Исмаил вырядился в парчовый халат и был похож скорее на узбека, чем на горца, не хватало только тюбетейки. Встречая гостей, он долго пожимал руку Саиду Хелли-Пенжи, все всматривался в знакомое лицо. Ибрахим-бей заметил это и потому спросил:
— Что, Исмаил, знаком он тебе?
— Кажется, да. Но, может, я путаю…
— Тебе ведь, наверное, сказали, что я убит? — сверкнул глазами Саид, наблюдая за тем, как меняется выражение на хитрющей физиономии Исмаила.
— А-а, теперь припоминаю! — И Исмаил, заговорщически улыбаясь, добавил: — Коран с медной застежкой.
— Да! Чтоб околеть тебе на месте!
— Чтоб твой род передох, ты же рассердил меня! Рассчитался бы за труд, тогда другое дело. А то пожалел два золотых…
— Признавайся лучше, где шкатулка?
— Ты, конечно, уверен, что она была полна драгоценностей и золота?
— А как же иначе. Шкатулка ведь была такая тяжелая…
— Проходите! Проходите в дом… — предложил Исмаил Ибрахим-бею и его приближенным и снова повернулся к Саиду: — Ты ошибся. Да и я тоже. В шкатулке ничего не было, кроме…
— Кроме?..
— Скажи-ка лучше, где коран? — не ответив ему на вопрос, спросил Исмаил.
— Какой коран?
— Тот самый, с медной застежкой?
— Будьте вы прокляты! Хватит наконец смеяться надо мной! — взбесился Саид.
— Не свирепей, Саид! Я говорю тебе истинную правду, в шкатулке был всего-навсего только ключ от тайника, который находится в другом месте, а где именно — сказано в записке, вклеенной в обложку того самого корана. Вот все, что я узнал, завладев этой шкатулкой. Хочешь верь, хочешь не верь. И потому-то я, между прочим, спрашиваю тебя: где коран?..
— Он остался возле той ямы…
— Выходит, книга попала в руки какому-нибудь куймурцу или же… Я послал туда людей… Ну ладно. Забудем все, что было. Друг моих кунаков — мой друг. Не бойся, я не такой жадный, и тайник к тому же еще не найден… Что с тобой?! — последние слова Исмаил сказал, заметив, как Саид перекосился, вроде бы от боли, когда Исмаил пожал его руку.
— Это твои головорезы так меня ранили.
— Ну, будет! Смягчи свое сердце, Саид Хелли-Пенжи — гроза Кара-Кайтага. Хочешь, прощения у тебя попрошу, хочешь — и на колени стану! — улыбаясь, сказал Исмаил.
— Не надо!.. Слишком много будет чести. Отплатить не сумею!
Исмаил заискивал перед Саидом, в душе надеясь, что коран с медной застежкой все же находится у него. Он даже обнял его за плечи и торжественно, как дорогого гостя, повел на верхний этаж сакли, где в просторной кунацкой на коврах было расставлено видимо-невидимо вкусно пахнущей еды, разных пряных трав, от перечной мяты до горного лука… Были и вина, но турки пить отказались…
— А зря… — пожалел Исмаил, беря в волосатые пальцы кубок, — это бодрит тело и веселит душу. Особенно русская огненная вода.
— С каких пор правоверные позабыли завет пророка, запрещающий им пить вино? — проговорил Ибрахим, развалясь на мутаке.[11]
— Пророк запрещает вино, а это же белая вода, просто огненная. На нее нет запрета. Что же, Саид, давай с тобой выпьем за приезд столь уважаемых кунаков.
— Дерхаб! — молвил Саид. — Давай и правда забудем нашу ссору да выпьем за хороших людей.
Они пили, а Ибрахим-бей думал о своем. Вспомнил дом близ Измира, небольшой садик при доме, жену, что небось ждет не дождется его. И тут вдруг, спохватившись, попросил слугу принести подарок, что он привез для жены Исмаила.
Слуга принес сверток. Ибрахим-бей развернул его и подал хозяйке дома отрез цветастой турецкой ткани. Женщина от радости всплеснула руками и, тут же сказав, что сошьет платье старшей дочери, исчезла, видно пошла к дочерям хвалиться подарком гостя…
После двух-трех выпитых чарок при посредничестве Ибрахим-бея мир между Исмаилом и Саидом был окончательно восстановлен. На радостях Исмаил позвал свою старшую дочь, Зейнаб. Она вошла, жуя жвачку. Увидев чужих мужчин, смутилась.
— Не правда ли, хороша? Так вот знай, я даже готов породниться с тобой. Старшую, любимую дочь готов за тебя отдать. Смотри, Саид Хелли-Пенжи, я из тебя человека сделаю. Ха-ха, оседлаю, навешу уздечку! И помни, в суете счастье за хвост не ухватишь…
