— Тебя спас лис. Он — твое тотемное животное, твой хранитель, — объяснила бабка. — Ловкость, хитрость и ум — вот твои добродетели. Твоя мать — луна, и твой дом — пещеры. Как лис, ты должен находить то, что скрыто во тьме, притворяться, прятаться днем и действовать ночью.
— Для чего? — смущенно спросил Диего.
— Придет день, и ты узнаешь, нельзя торопить Великого Духа. А пока приготовься, чтобы встретить во всеоружии этот день, — наставляла его индианка.
Мальчики благоразумно сохранили проведенный Белой Совой обряд в тайне. Испанские колонисты считали индейские обычаи проявлением дикости. Диего не хотел, чтобы правда дошла до его отца. Рехине он, не вдаваясь в детали, рассказал об удивительном лисе. Бернардо никто ни о чем не расспрашивал: у немоты определенно были свои преимущества. Люди не обращали внимания на юного индейца, и он мог спокойно наблюдать их пороки. Бернардо научился толковать человеческую мимику и жесты и пришел к выводу, что слова не всегда совпадают с намерениями. Мальчик видел, что задир легко смутить и приручить, что сильные страсти редко бывают искренними, что высокомерие — свойство невежд, а льстецы обычно оказываются подлецами. Вскоре Бернардо стал настоящим знатоком людских душ и использовал свои знания, чтобы защитить доверчивого Диего, не способного разглядеть у других пороки, которым он сам не был подвержен. Мальчики больше не встречали ни лиса, ни черного жеребенка. Иногда Бернардо казалось, что он видит Торнадо в табуне диких коней, а Диего во время прогулки наткнулся как-то раз на лисью нору с новорожденными детенышами, но это происшествие едва ли можно было считать предзнаменованием, ниспосланным Великим Духом.
Тем не менее в жизни братьев действительно начался новый этап. Оба понимали, что перешагнули порог, оставив детство позади. Мальчики еще не стали мужчинами, но уже получили свой первый суровый урок мужества. Теперь их все чаще охватывало жгучее, мучительное влечение, совсем не похожее на нежную привязанность, которую Бернардо испытывал к Белой Сове. Никому из них не пришло в голову утолить свое желание с какой-нибудь индианкой, свободной от предрассудков, которые прививали неофитам в миссиях: Диего останавливало безграничное уважение к бабке, а Бернардо — детская влюбленность в Ночную Молнию. Мальчик не питал надежд на взаимность, понимая, что его избранница — взрослая девушка, за которой ухаживает множество мужчин, готовых преодолеть сотни лиг, чтобы принести ей подарки, а он — всего лишь нелепый подросток, нищий и к тому же немой. Три метиски и пышная мулатка из веселого дома в Лос-Анхелесе внушали братьям куда больший ужас, чем отвязавшийся бык; то были создания особого рода, с накрашенными кармином губами, пропитанные запахом жасминовых духов. Как и все их сверстники, — кроме Карлоса Алькасара, который хвастался, что уже сорвал запретный плод, — мальчики взирали на женщин издалека, с почтением и испугом. Диего часто прогуливался по площади Армас с другими отпрысками идальго. Юноши неторопливо обходили площадь, а навстречу двигались покрытые мантильями девушки из хороших семей, искоса поглядывая на них и робко улыбаясь из-под вееров. Мальчишки в воскресной одежде изнывали от желания. Юноши и девушки избегали друг друга, но самые смелые из приятелей Диего просили у алькальда разрешения петь серенады под балконами своих избранниц. При одной мысли об этом Диего трепетал от смущения, не в последнюю очередь потому, что алькальдом был его отец. Однако на всякий случай он все же стал тренироваться в исполнении любовных песен, подыгрывая себе на мандолине.
Алехандро не мог нарадоваться на своего сына, с каждым днем все больше походившего на истинного отпрыска рода де ла Вега. Перестройка дома была закончена, пришло время подумать о подходящем образовании для мальчика. Де ла Вега собирался отправить мальчика в Гуманитарный колледж в Мехико, потому что с появлением Наполеона о мире в Европе можно было забыть, а Рехина ни за что не хотела надолго расставаться с сыном. Помещик начал привлекать Диего к управлению гасиендой и понял, что мальчишка намного способнее, чем можно было судить по его школьным успехам. Диего не только без особого труда разбирался в испещренных цифрами счетных книгах, но и сумел увеличить доходы семьи, усовершенствовав формулу мыла и рецепт копчения мяса, который придумал его отец. Диего удалил из состава мыла каустическую соду, увеличил количество сливок и предложил полученный продукт на пробу местным дамам, которым приходилось приобретать косметические средства у американских моряков в обход ограничений, наложенных Испанией на торговлю с колониями. На контрабанду все давно привыкли закрывать глаза, однако было и другое существенное неудобство: кораблей приходилось слишком долго ждать. Диего смог ослабить запах бычьего пота от входящего в состав мыла жира. Вышло превосходно. Когда с копченым мясом был получен столь же блестящий результат, Алехандро де ла Вега начал уважать своего сына и стал советоваться с ним по важным вопросам.
В эти дни Бернардо знаками известил Диего, что один ранчеро, отец Карлоса Хуан Алькасар, увеличил свой земельный надел, самовольно нарушив установленные границы. Испанец захватил под пастбище холмы, где нашло убежище одно из многих племен, вытесненных колонистами. Братья бросились туда и подоспели вовремя, чтобы увидеть, как работники Алькасара и солдаты жгут индейские хижины. Деревня сгорела дотла. Потрясенные Диего и Бернардо ринулись на защиту индейцев. Не сговариваясь, они встали перед конями захватчиков, заслоняя их жертв. Мальчишек растоптали бы без всякой жалости, если бы один из нападающих не узнал сына дона Алехандро де ла Веги. Братьев отогнали в сторону ударами хлыста. С безопасного расстояния мальчики с ужасом наблюдали, как солдаты усмирили кнутами немногих смельчаков, которые попытались сопротивляться, а вождя повесили на дереве в назидание остальным. Мужчин, годных для того, чтобы работать в поле или прислуживать в господских домах, надсмотрщики Алькасара забрали с собой. Их тащили на веревках, как скот. Больные, женщины и дети были обречены скитаться по лесам, голодные и безутешные. В Новой Калифорнии частенько происходили такие вещи, и никому, кроме падре Мендосы, не было до них дела, а жалобы священника не имели ровным счетом никакого действия. Гневные послания годами скитались по морям, пылились в письменных столах судей, никогда не бывавших в Новом Свете, попадали в руки мелких крючкотворов, и, даже если окончательное решение было в пользу туземцев, в Америке никто не спешил его выполнять. Губернатор в Монтеррее не желал заниматься проблемами индейцев. Начальники гарнизонов сами предоставляли солдат для помощи белым колонистам. Они не сомневались в превосходстве испанцев, прибывших издалека цивилизовать и христианизировать эту дикую землю. Диего решил поговорить со своим отцом. По вечерам тот, как обычно, рассматривал карты древних сражений — единственная привычка, оставшаяся от молодости, проведенной в казармах. Дон Алехандро передвигал оловянных солдатиков по длинному столу, постоянно сверяясь с картами и текстами исторических сочинений. Прежде он безуспешно пытался заинтересовать этим Диего. Запинаясь, мальчик рассказал отцу о злодействе, свидетелями которого стали они с Бернардо, но его негодование разбилось о безразличие Алехандро де ла Веги.
