– Смотри, долго там не задерживайся, – бросил вдогонку нормандец. – И про сыр не забудь спросить.
Митрий лишь махнул рукой и, подойдя ближе, постучал в дверь:
– Есть кто-нибудь?
Показалось, что из-за двери откликнулся приглушенный женский голос.
– Тетушка Мари-Анж, меня прислал Жак, пастушонок. Сказал, что у вас можно недорого купить окорок и сыр. Эй, тетушка? Ты меня слышишь?
Некоторое время стояла полная тишина, даже слышно было, как рядом, в птичнике, кудахтали куры. И словно бы кто-то приглушенно выругался, причем – басом. Именно там, в птичнике! Интересно… Впрочем, наверное, показалось…
Юноша поправил на голове берет и тщательно разгладил ворот. Страусиное перо, брабантские кружева, длинные вьющиеся волосы – этакий парижский щеголь. Вот только камзол слегка подкачал – уж больно потертый. Зато цвета красивого, желтого, как вот эта вот клумба.
– Эй, тетушка Мари-Анж! – снова закричал Митрий.
И на этот раз – о, чудо! – его потуги были вознаграждены – дверь открылась! Осторожненько, не настежь, так, еле-еле протиснуться, что Митька и сделал.
– Идите за мной, месье.
Какая-то женщина в накинутом на голову платке или шали вдруг сразу от порога бросилась к очагу – закипая, выплеснулось на огонь варево. Верно, хозяйка варила кашу.
– Ох ты, святой Клер! Чуть молоко не убежало!
Сняв платок, женщина проворно накинула его на руки и уже таким образом сняла кипящий горшок с очага. В помещении было темновато – оба окна прикрывали зеленые ставни.
– Вы ко мне, месье? – Управившись с молоком, хозяйка наконец обернулась.
– К вам, тетушка… Ой! – Митька ахнул, разглядев хозяйку дома поближе.
Какая там тетушка! Перед ним в клетчатой длинной юбке и расшитой жилетке поверх белой рубахи стояла девчонка на вид лет шестнадцати—двадцати. Уж это-то можно было определить и в полутьме.
– Э… – Митька слегка замялся. – Мне сказали, здесь живет тетушка Мари-Анж. Жак сказал, пастушонок.
– Я и есть Мари-Анж, – неожиданно улыбнулась девушка. – А Жаку обязательно надеру уши. Вы, месье, ведь не из наших мест будете?
– Нет, не из ваших.
– Верно, южанин, из Лангедока? Говорите как-то не так.
– Не так? – Юноша даже обиделся. – А я считал, что хорошо говорю…
– Нет-нет, хорошо, конечно. Только временами, знаете, проскальзывает что-то такое… этакое… Слушайте, месье, вы мне не поможете? Я тут с утра еще пыталась открыть ставни… Что-то заело. И сразу оба окна, как назло. Там надо во-он те болты посмотреть…
– Посмотрим! – Потерев руки, Митрий резво подошел к окну.
– Ой, нет, месье. Там так пыльно. Снимите перевязь и камзол… Да не бойтесь, снимайте же – я дам вам накидку. Давайте сюда вашу шпагу. Так… Вы здесь покрутите, а я пойду помогу с улицы…
Конечно же, Митрий разбирался в механике слабо. Но и имевшихся познаний хватило, чтобы легко починить ставни – просто чуть-чуть подправил петли. Оп – и открылись! Было темно, стало светло! Ого… Юноша быстро обвел взглядом комнату, обратив внимание на огромную, с накрахмаленными подушками кровать – целое ложе.
– Ой, я вам так благодарна, месье, так благодарна! – Мари-Анж вбежала с улицы. – Прямо не знаю, что бы без вас и делала. Ох, аж употела вся…
Расстегнув жилетку, она небрежно бросила ее на кровать. Ничего оказалась девчонка! «Тетушка», прости Господи. Светлорусая, курносенькая, с милым приветливым личиком и наивными голубыми глазами. Этакая простоватая деревенская девушка. И все щебетала, щебетала, не умолкая:
– Вы спрашивали про окорок, месье? О, у меня найдутся для вас и окороки и кое-что еще, ведь вы мне так помогли, так помогли… А хотите сидру? Он, правда, из прошлогодних яблок, забористый, но вкусный, прохладный. Вот…
Взяв с полки кувшин, Мари-Анж проворно плеснула сидр в деревянную кружку и с улыбкой подала гостю.
– Пейте… Да вот, садитесь прямо на кровать, по-простому, мы ж не в Париже с вами, где все фу-ты, ну-ты…
Митрий, ничуть не смущаясь, на кровать и уселся. Сидр оказался вкусным, прохладным.
– Мерси, – напившись, поблагодарил юноша. – Мерси боку, мадемуазель.
– Ой… Вы такой галантный кавалер…
Мари-Анж уселась на кровати рядом, повернулась… И вдруг ни с того ни с сего рванула свою рубашку, да так сильно, что обнажилась не только грудь, но и пупок!
Митька даже удивиться не успел, как девчонка прижалась к нему голой грудью, рванула рубаху, теперь уже его, Митькину, прошлась острыми ногтями по спине… и пронзительно заверещала! Слыхал Митька, как свиней резали – вот, примерно так…
И тут же распахнулась дверь…
И ворвалось человек пять: трое дюжих парней, кюре и еще какой-то пожилой человек в синем камзоле, наверное староста.
– Помогите! – Толкнув Митрия на подушки, бросилась к ним Мари-Анж. – Помогите! Ой, как хорошо, что вы зашли, ой, как хорошо, слава святому Клеру!
– Не трещи ты как сорока, Мари-Анж. Толком говори, что да как. Да наготой не сверкай, прикройся чем-нибудь, вон хоть покрывалом. Ну? Что тут у тебя случилось?
– Что-что… Этот вот хлюст меня чуть было не изнасиловал!
Мари-Анж с размаху закатила Митьке звонкую, оглушительную пощечину.
За яблонями, взлетев на забор, закукарекал петух.
Глава 6.
Как Митьку выручали
Статью мне суд вменяет за статьею,
И прокурор часов уж восемь кряду,
Ближайшей даме в грудь вперяя взгляды,
Зал сотрясает болтовней пустою.
Шарль Кро. «В уголовном суде»
Июнь 1604 г. Нормандия
Иван вздрогнул от петушиного крика. Ишь, раскукарекался тут. Хотя он-то, петух, у себя дома, можно и покричать. А вот Митрий что-то долгонько не возвращается, неужели в цене не сошлись? Ага, вот вроде как свинка взвизгнула… И снова тишина.
Щурясь от солнца, Иван сделал несколько шагов к дому.
– Напрасно ты смотришь на эту дверь. – Подойдя, Жан-Поль положил руку юноше на плечо. – Это черный ход. Мити наверняка выйдет с той стороны.
– Так лучше там его и встретить.
– И то правда, – согласился нормандец. – Чего тут по кустам сидеть?
Сказано – сделано. Все трое, подхватив под уздцы коней, обошли дом, остановившись у парадной его стороны, смотревшей в сторону церкви. Жан-Полю все вокруг казалось привычным, а вот Иван с Прохором с любопытством глазели на засеянные люцерной поля и цветники, разбитые перед каждым домом. Красная и коричневая черепица, яблони, остроконечная церковь. Перед церковью, на небольшой площади, валялись в пыли свиньи, а рядом, на лужайке, паслась парочка белых коров, наверняка принадлежавших местному кюре или кому-нибудь из церковного клира. Изумрудная зелень полей и лугов простиралась до самого горизонта, лишь изредка прерываясь тонкими линиями пирамидальных тополей и раскидистых вязов. Кое-где поблескивали озерки, а в нескольких лье к югу серебрилась река с верхнебойной мельницей. К мельнице вела довольно широкая дорога, по которой неспешно двигались тяжелые крестьянские телеги. В синем, чуть тронутом небольшой облачностью небе весело сияло солнце.
