Петр Иванович достал подзорную трубу и начал с восторгом разглядывать этот первозданный хаос. Грек Коста прищелкивал языком и говорил, что такие красоты встречаются только на его родине в Морее.
— А есть тут укромные места? — спросил Осоргин.
— О! — грек воздел руки. А затем указал пальцем вверх: — Там!
— В горах?
— Да, — сказал грек, он понизил голос и сообщил: — Там бывают разбойники.
— Корсары?
Но Коста не знал этого слова, а когда Петр Иванович объяснил, отрицательно замахал руками:
— Нет, нет! Злые разбойники!
Из этого следовало заключить, что морской разбой он считает делом благопристойным, а к разбойникам суши относится с презрением.
Петр Иванович попросил его пристать к берегу, и скоро мы очутились в уютной бухте, из которой рассчитывали забраться наверх, чтобы обозреть просторы обширного Карадага.
Грек отказался с нами идти, сославшись на тех же разбойников, которые могут увести его судно. Он показал подобие тропы, тянущейся наверх, и предупредил, что подняться по ней не легко. И он оказался прав. С великими трудностями, тяжело дыша, взмокшие, мы очутились наверху горного плато. Нас встретил оглушительный гомон птиц и душные ароматы цветущих растений. В Тавриде месяц май — самое живое время года, потом палящее солнце выжигает растительность. Сейчас вокруг стояло настоящее благоухание, травы поднимались по пояс, колыхались гроздья сиреневых, пурпурных, розовых цветов. Стрекотали насекомые, юркали ящерицы, и два ежа деловито прошествовали мимо наших ног, ничуть не страшась незнакомцев.
— Благодать-то какая! — вздохнул Петр Иванович.
Мы осторожно пошли вперед, приближаясь к торчком стоящей скале, похожей на огромный каменный палец.
— Вот уж не знаю, где здесь прячется Митрофан Артамонов, — сказал Осоргин, — да и мыслимо ли поднять на такую высоту плющильную машину?
— Он еще ее не забрал, — напомнил я, — мы же смотрели.
Да, утром по наказу Петра Ивановича я бегал на Монетный двор и убедился, что станки на месте.
— Тут несколько бухт, — сказал Осоргин, — сейчас мы с тобою пройдем по гребню и высмотрим сверху. Какие-то знаки пристанища быть должны.
Удивителен и величествен вид моря с большой высоты, необъятен его простор, и оттуда, из глубины, прилетают ветерки, доносится приглушенный шум, и ослепительные блики вспыхивают на колеблющейся поверхности вод. Хочется глубоко дышать, хочется вскинуть руки и прыгнуть с высоты, но не упасть, а взлететь и плавно понестись туда, в нескончаемую даль, где кроется неведомое чудо.
Мы миновали скалу, похожую на палец, осмотрели пещеру у ее подножья, спугнули бурого зайца, сиганувшего от нас в можжевеловый куст, и приблизились к ущелью, образованному двумя выступающими скалами.
— Осторожнее, Митя, — сказал Петр Иванович, — держись за куст.
Я схватился за крепкий ствол боярышника и заглянул в бездну, которая уходила отвесно к самому морю. То, что увидел, поразило меня красотой. На бирюзовой воде меж красных отвесов, прямо под ногами, уменьшенная высотой до размеров дамской туфельки, колебалась ослепительно белая яхта с двумя мачтами и красными балками надстроек. Тотчас вознесся оттуда нежный звук скрипки, кто-то играл под ярким полосатым тентом…
В Феодосию мы возвращались под впечатлением той яркой картинки, которая привиделась с Черной Горы. Больше разглядеть ничего не удалось, хоть Петр Иванович и приставлял к глазам подзорную трубу. Звуки скрипки умолкли, яхта оставалась неподвижной, а спуститься к ней по отвесным скалам не было никакой возможности. Когда же спустя час мы добрались до своего суденышка и попросили грека обогнуть скалу, никакой яхты в бухте уже не было, перспективу берега закрывали другие скалы, а Коста объявил, что гоняться за призраками не наряжался…
— Чудо, — бормотал задумчиво Петр Иванович, — это она, она…
В городе нас ожидала другая внезапная встреча. Едва мы выкарабкались на берег и осмотрелись, как мимо прошел человек с опущенной головой и застывшим взглядом.
— Матвей! — изумленно окликнул граф.
Человек было остановился, а потом быстро зашагал дальше. Коста привязал свою лодку и пошел в гору. Мы двинулись вслед за ним. Случайно оглянувшись, я заметил, что человек догоняет. Я тронул Петра Ивановича за руку. Мы остановились.
— Да, это я, барин, — сказал подошедший. Я тотчас узнал в нем того каторжника, с которым граф разговаривал в Херсоне.
— Зачем же ты в здешних местах? — спросил Петр Иванович.
— Бежал, — коротко и хмуро ответил Матвей.
Петр Иванович огляделся.
— Иди за мной, — сказал он и двинулся к дому.
Косту Петр Иванович ничего объяснять не стал, а просто провел Матвея в свою комнату.
— Ну, рассказывай, — произнес он.
— А что рассказывать? — возразил Матвей. — Перекусить бы маленько.
Хозяин принес нам сыру, лепешек и кувшин молодого вина. Матвей ел неспешно, с достоинством, время от времени бросая на графа внимательный взгляд.
— Зачем ты бежал? — спросил Осоргин.
— Не утерпел, — ответил Матвей, — как вас увидал, так прошлое вспомнил.
— Что ж думаешь дале?
— Не знаю. — Матвей вытер рот. — Надо опеку искать.
— Да о какой опеке ты говоришь, братец? Разве я тебя спрячу? Тут не смоленский лес.
— Вас я в грех не введу, — промолвил Матвей, — однако, думается, пригреют меня.
— Да кто же?
— А неужель не слыхали?
— О ком? — спросил недоуменно Петр Иванович.
— Сказывали мне, что она здесь.
— Она? Кто же она? — спрашивал в недоумении Петр Иванович.
Матвей замолчал.
— Да говори, говори! — торопил его Осоргин.
— Долго сказывать.
— Я послушаю.
— Смешное дело, барин, ведь все вокруг вас вертелось, а вы и не знали.
— Да что ты загадки мне делаешь! — воскликнул Осоргин. — Докладывай тут же!
— Чтоб все понять, издалека надо, — заметил Матвей.
— Ну, заморил! Время у нас в достатке. Или не хочешь, чтоб Митя слушал?
— Отчего, — усмехнулся Матвей, — пусть внимает.
— Тогда говори! — приказал Осоргин.
— Ну, слушай, барин. И ты слушай, малец, говорят, ты в тетрадку пишешь? Пиши, барину память будет. Вы, Петр Иванович, по Европам езживали, ну и мне сподобилось, а как, сейчас рассказывать стану.
Как знаете, служил я в вашей смоленской, там и родился, вырос. Места, ничего не скажу, отменные, густые места, лес сплошной или болото, и медведи у нас встречались, а волков полно, так что батюшка ваш, Иван Матвеевич, охоту любил, большой наезжал компанией. Как что, тотчас: «Николка где? Немедля Николку сюда!» Николка, то бишь Николай Кузьмич Потапов, отец мой, знающий до охоты человек, без него барин волка не гнал.
