Не говоря ни слова, он стал расшнуровывать его ботинки. Снял один, второй, начал стаскивать носки. Изумленный Синг заговорил:
— Брат мой.
— Документ, — китаец говорил по-английски решительно и безапелляционно.
— Но… — Синг был слишком удивлен, чтобы докончить фразу. Китаец снял второй носок, брезгливо швырнул его на пол и подошел к печке.
— Документ. Верхнюю половину, ту, которая осталась у вас. Ну, понимаете? Где она находится? При вас? Или?
— Но ее нет у меня. Я отдал ее — разве вы не знали — еще в Кантоне доктору Сун-Ят-Сену. Он должен был передать ее вам, детям Черного Дракона.
Китаец вздрогнул. После некоторого раздумья отговорка показалась ему нелепой. Он взял из угла железный стержень и начал помешивать им в пылающем нутре чугунки.
— Это ложь. Нам не передавали никакого документа. Где он? Мне кажется, что он при вас. Вы не доверите никому такую драгоценность.
Конец ржавого прута, вынутый из печки, был полупрозрачен и светился тусклой краснотой. Держа его перед собой, слепой китаец приблизился к голым ногам Синга.
— Говорите же. Вы знаете наши китайские обычаи. Говорите. И не пытайтесь звать на помощь: этот полуразрушенный дом целиком снят нами. Он расположен так, что никто не услышит ваших криков.
Чувствуя у самой ступни жар раскаленного металла, Синг дернулся еще раз и отчаянно стиснул веки. Ясно, что этот мнимый слепой — или помешанный, или совершенно не в курсе кантонских событий. Но как доказать? Сейчас начнется пытка…
Дрожащими руками — его лицо оставалось по-прежнему неподвижным — палач прижал прут к пятке своей жертвы. Синг подпрыгнул вместе с кроватью и застонал громко и протяжно. Запахло паленым мясом.
В этот момент сильно зазвонил звонок в передней. Синг радостно открыл глаза.
«Милиция. Десять минут прошли уже давно. Но что сделает китаец? Не убьет ли он перед сдачей?»
К его величайшему изумлению, китаец небрежно сунул в печку железный стержень и почти радостно исчез из комнаты.
Он подошел к наружной двери. Прислушался. Тихо. «Вероятно, — он. Кстати, может быть, документ оказался там. Во всяком случае, они окончат это дело вместе».
Он распахнул дверь и с бешено забившимся сердцем отскочил вглубь передней.
Четверо китайцев в пальто с поднятыми меховыми воротниками, в надвинутых на выпуклые глаза котиковых шапках порывисто ворвались в дверь. Последний обернулся, запер дверь на два поворота и наложил стальную цепочку…
… В это самое время шестой уроженец Китая, запыленный и осунувшийся, как после долгого путешествия, выбежал из подъезда дома в Замоскворечье, подозвал извозчика и крикнул короткое приказание. Извозчик быстро погнал костлявую лошадь.
Не говоря ни слова и не обращая внимания на отворившего дверь, четверо прошли переднюю и переступили порог. Перед ними, беззащитный и связанный, лежал их враг — тот, в охоте на жизнь которого они перенесли столько лишений и проехали такой путь.
Передний китаец держал руку за барашковым отворотом пальто. Он извлек ее оттуда — в желтом кулаке сверкал короткий узкий клинок.
Мягкими шагами он подошел к изголовью кровати и поднял нож.
Но «слепой китаец», вслед за другими вошедший в комнату, уже успел сообразить положение вещей. Он прыгнул вперед и отвел удар, готовый прикончить Синга.
Человек с ножом повернул к нему разъяренные белки глаз и широкие полураскрытые губы.
Слепой спокойно заговорил:
— Осторожнее, дети, пускай ваш рассудок руководит движением ваших рук. Вы не знаете меня, но я знаю, кто вы и зачем находитесь здесь. И вы, и я — «дети Черного Дракона». Младший повинуется старшему. Поэтому повинуйтесь!
Удивленные китайцы переглянулись. Слепой продолжал:
— Фа сказал, что Синг должен быть казнен. Но тот, кто умер, больше не может говорить. Он уносит свои тайны с собой. Он уносит с собой тайну бумаги.
Братья, Фа прислал меня вслед за вами, чтобы мы узнали у Абу-Синга, куда он девал половину «священного сокровища» — документа. Она должна быть у него. Только пытка вырвет у него признание. А потом… — китаец сделал красноречивый режущий жест.
Китайцы молчали. Очень вероятно, что этот, притворявшийся слепым, тоже посланник Фа, облеченный высшей, чем они, властью. В истории общества бывали такие случаи. Что он из «детей Черного Дракона» — это не подлежит сомнению. Он понимает все тайные знаки и правильно отвечает на них. В конце концов, дело остается тем же. Весь вопрос в том — убить ли Синга сразу, или предварительно подвергнуть его пытке?
По безмолвным взглядам слепой китаец понял, что его предложение принято. Он приступил к делу.
Его живые зрачки вспыхивали тусклым огнем. Неподвижное припухшее лицо повертывалось в разные стороны, отдавая приказания. «Он уже подверг пленника пытке прижигания, — можно продолжить ее. Нужно раскалить еще один прут и щипцы, вот те, которые лежат в углу. Голову Синга окружить чем-нибудь мягким, чтобы он не расшиб ее и не ускользнул от допроса». Он вытащил из угла подушку и, приподняв сопротивлявшийся затылок, подсунул ее туда.
Синг перестал сопротивляться. Он знал, что погиб окончательно, погиб самой страшной из всех смертей. Одна надежда на милицию. Только почему она не принимает мер?
Как бы угадав его мысли, слепой китаец дал радостное объяснение.
— Белая крыса ждет помощи, — он снова говорил по-китайски, и его слова звучали нескрываемым торжеством, — помощи не будет. Желаешь знать, почему? Потому, что записка, которую ты написал, давно разорвана и сожжена. Я хорошо обманул тебя: я видел все, но даже росток подозрения не расцвел в твоей душе. Мальчишка был еще раньше подкуплен мной. Да. Ничто, — понимаешь, — ничто не поможет тебе избежать мучений.
Бегающие, ненавидящие зрачки близко придвинулись к лицу Синга. Уже некоторое время зрачки эти напоминали ему глаза другого, погибшего врага. Но он знал наверное, что тот враг умер.
А этот голос! Желтые, длинные пальцы, на одном из которых старый косой шрам. Не эти ли руки протягивались к его горлу на отвесе горной вершины Тибета? Не этот ли голос… Но ведь тот, укравший бумагу, погиб, упал в бездонную пропасть. И затем — другое лицо. Хотя…
Нестерпимая вспышка, мгновенное озарение осветили измученный мозг приговоренного. Конечно же, это так… Этот слепой китаец…
Слепой китаец так же склонялся над телом распластанного врага. Двое других, сняв пальто, возились у печки. Остальные, сидя на корточках, беспечно болтали. Громкий голос пленника заставил их едва-едва повернуть косоглазые лица.
