— Резонно, — мрачно оценил Александр. Смяв недокуренную папиросу, следом закурил другую. — Ну, а у нас что может воспоследовать, как думаешь?
Ефимов замялся.
— Говори, как есть, — подбодрил Черевин.
— Ничего хорошего, государь, — нехотя произнёс Ефимов. — В России, слава богу, народ революциями не избалован. И если станет известно о союзе с Францией, баррикады строить не кинутся. Но! — Редкие светлые брови генерала сдвинулись над переносицей. — Этот союз при всех дивидендах выставляет власть в невыгодном виде.
— Даже так?
— Именно так, государь. Тут — без иллюзий. Про то, что без французских кредитов промышленность наша задыхается, в общем, знают немногие. А крымское унижение помнят все. И наименьшее, в чём обвинят власть, — это поругание национальной гордости ради каких-то там денег. Вот на чём революционные агитаторы оттопчутся! А если ещё за Францию в какой-то момент придётся воевать с Германией и лить кровь наших солдат…
Слушая генерала, Александр ощущал в сердце глухую боль. Растереть бы сейчас левую часть груди, глядишь, и полегчало бы. Да где там! Черевин всполошится и кинется за врачом, а Победоносцев прочтёт нотацию о необходимости беречь здоровье. При всей приязни к сановным старикам слушать лишний раз их воркотню ну никак не хотелось. Оставалось терпеть и делать вид, что всё нормально. Хотя кой чёрт — нормально. Здоровье, несмотря на всё ещё медвежью силу, уже заметно подводит: ноги болят, одышка мучает и почки, почки… Хотя всего-то сорок шесть. Правда, неясно, как считать десять лет на троне. Год за два, а порой и за три, — не меньше…
— Ну, это всё ясно, — медленно сказал император, навалившись грудью на стол. — Вывод-то какой?
— Вывод простой, государь. Договор надлежит заключить и в дальнейшем исполнять в обстановке полнейшей секретности. Абсолютной. Любая огласка вызовет такие общественные последствия, что лучше будет от него просто отказаться. Издержки перевесят выгоду.
Император поморщился.
— Трудно спорить с очевидным, — заметил саркастически. — Но вот как её добиться, этой секретности? Что скажешь?
— Необходимые меры по линии Министерства иностранных дел предпринимаются, — строго сказал Победоносцев вместо Ефимова. — К подготовке договора привлечены считаные чиновники. При этом каждый специально проинструктирован. Аналогичные меры принимают французы. Но, боюсь, этого недостаточно.
— То есть?
— Точных сведений пока нет, государь, но есть ощущение, что будущим договором очень интересуется германская разведка, — заговорил Ефимов. — Похоже, что-то пронюхали. А поскольку для немцев этот договор, как булыжником по голове, то и усилий не жалеют. И мы, и Сюрте женераль засекли их повышенное внимание к нашим министерствам иностранных дел. Задействованы и германские посольства, и агентура. (Черевин гневно засопел.) Мы, разумеется, ситуацию отслеживаем и предпринимаем необходимые меры. Неделю назад без лишнего шума выставили из России двух немецких коммерсантов. Уж очень набивались в приятели к начальнику западноевропейского департамента министерства Неделину. Коньяком в клубе хотели накачать, с красивой кокоткой предлагали познакомить… Тот догадался сообщить нам, а мы уж занялись. Кроме того…
Император звучно припечатал к столешнице массивную ладонь.
— Оперативные детали опустим, — жёстко сказал он. — Делай, что хочешь, Ефимов, но чтобы ни одна собака про договор ничего не узнала. Подозревают немцы что-то, и чёрт с ними. Главное, чтобы не было точных сведений. Иначе случится скандал. А будет скандал — не будет договора. Отрекусь. Французам это было заявлено с самого начала.
— Да они сами больше нас в союзе заинтересованы, — проворчал Черевин, кривя губы. — А вот немцы — да. Немцы — это плохо. Разведка у них налажена от и до. Ты уж, Виктор Михайлович, расстарайся. (Ефимов коротко кивнул.) Государь, может, нашей службе чем помочь? Людей добавить? Денег?
— Знаю я их штат. Без слёз смотреть невозможно. Как только воюют…
Победоносцев сдержанно кивнул.
— Пётр Александрович совершенно прав, — сказал твёрдо. — Возможности у нашей разведывательной службы довольно скромные и уж, во всяком случае, несоизмеримые с важностью решаемых задач. Так уж сложилось. А на разведке, как и на армии, экономить — себе дороже. Поэтому, государь, я позволил себе подготовить некоторые предложения. Считаю необходимым расширить штатное расписание ведомства, увеличить денежное довольствие офицерскому составу… ну, и некоторые другие меры, которые позволят укрепить службу. Готов подать на этот счёт специальную записку.
— Представьте, рассмотрю, — отрывисто сказал император и, меняя содержание разговора, спросил: — А что там в Париже с нашей выставкой? С Белозёровым?
Ефимов развёл руками.
— С выставкой всё нормально, государь. Народ валит, отзывы хорошие. Успех несомненный. Правда, начало ознаменовалось скандалом. Несколько бонапартистов хотели сорвать открытие. Оскорбляли Россию, славили Наполеона и даже напали на Белозёрова.
— Что с ним? — быстро спросил император.
— Сергей Васильевич не пострадал и вообще в пол ном порядке, — заверил генерал. — Кстати, парижские газеты отметили, что во время нападения Белозёров вёл себя в высшей степени достойно и хладно кровно. Ну, да вы его знаете.
— Слава богу, что так, — сказал Александр мрачно и, помолчав, добавил: — Счастье французов, что Белозёров не пострадал. За него не простил бы…
Присутствующие поняли императора вполне. Они то знали об отношении Александра к художнику, трижды спасшему монарха в самых невероятных ситуациях. В любимцах у него был Белозёров, чего уж там.
Случись с ним что, и впрямь не простил бы…
Сергей маялся. Работа не клеилась, хоть плачь. Кажется, против его желания рисовать старинный замок было всё на свете.
Вчерашний день пропал полностью. Огорошив сообщением об убийстве Звездилова и едва дав Сергею проглотить чашку чая, Мартен увлёк его за собой в Сен-Робер — на опознание. У ворот гостиницы их поджидал шарабан с возницей.
— У Бернара выпросил, — похвастал сержант, забираясь в повозку. — Понятливый у нас мэр, отзывчивый. Ради такого случая бери, говорит, не жалко.
С ними увязался Фалалеев, также знавший покойного и пожелавший принять участие в опознании. А может, просто не хотел отпускать Сергея без компаньона. На козлах рядом с кучером уселся степенный полицейский Пифо — в помощь начальнику. "Будем расследовать", — многозначительно сказал Мартен, потирая крупные руки. Был с ними и местный врач мсье Триаль, профессионально одетый в чёрный сюртук и с чёрным же кожаным саквояжем.
Коммуна Сен-Робер оказалась небольшой деревушкой, очень похожей на Сен-При-Ла-Рош, разве что поменьше. Шарабан подъехал к одноэтажному дому из серого камня, обнесённому невысоким забором. На улице их поджидала почтенная немолодая женщина — вдова Прежан, в чьём доме снял комнату Звездилов. Чуть поодаль толпились взволнованные сельчане. Сергей мельком подумал, что обыватели везде одинаковы и на любое происшествие слетаются, как мухи на мёд. А тут целое убийство! Да ещё иностранца! Разговоров хватит до Рождества…
Да, это был Звездилов. Незадачливый живописец лежал в кровати на спине. Из груди его, прямо в области сердца, торчал кинжал. Должно быть, смерть пришла во сне. Посиневшее лицо с торчащей вверх бородой было спокойно, руки вытянуты вдоль тела, ночная рубашка и простыня с одеялом густо пропитаны кровью.
— Ну, что, мсье Белозёров, узнаёте? — негромко спросил Мартен, указывая на покойника.
— Как не узнать, — мрачно ответил Сергей.
— Он это, он, — подхватил Фалалеев, крестясь. — Господи, страсти какие…
— Приехал на две недели, заплатил вперёд. Даже и не торговался, — навзрыд молвила под ухом вдова Прежан. — Природа, сказал, тут у вас красивая, рисовать буду… Нынче захожу утром, а у него, глянь, в груди нож торчит! И окно распахнуто настежь…
Тусклые глаза вдовы налились слезами, широкое морщинистое лицо плаксиво сморщилось.
