-Я знаю. Мне рассказывали об этом волхвы… Но это было в глубокой древности.
-Наше единство распалось. Но не потому ли, что еще не рожден великий вождь, способный возродить его во всей славе? Ты придешь на Закат освободителем. Но в тебе течет кровь народа Рос, и ни капли крови теуда или туата… Племена Заката увидят в тебе такого же тирана, как Хейд, если ты станешь диктовать им свою волю.
-Так чего же ты хочешь от меня?
Уголки Морриных губ поползли вверх, но она быстро стерла с лица улыбку и ответила:
-Кто лучше меня поможет тебе объединить Закат? Давай разделим земли, ныне покоренные Хейдом, между собой. И память об этой великой войне станет залогом вечного мира между нашими народами. Две ветви некогда единого народа – две державы, вечный союз которых не будет знать себе равных.
Володар задумался. В его памяти всплыли все войны прошлого, описания которых заставляли его когда-то с трепетом отрываться от свитков летописи ии думать: да было ли такое? Как часто Закатная граница становилась кровоточащей раной на теле великой державы, и без того изнемогающей в борьбе с кочевыми ордами Степей! Неужели это – время мести Закату за все преступления против братьев?
Но царь арьяварты ответил так:
-Если я и приду на Закат во главе своих воинов, я действительно приду освободителем, а не новым тираном. Там – мои и твои братья, гроссдроттнинг, и вся прежняя вражда – вина вождей. Я хочу видеть союз не двух самых удачливых полководцев, а всех белых народов, чтобы рядом со мною, тобою, царями скифов и венетов сели на совете райксы теудов, вожди туатов, правители Альбиона… Понимаешь? Вот где истинное величие! С ним не сравнится никакая власть. И никакая слава…
…Медленно, как в полусне, распахнулись створы входа в зал. Женская фигура в белом, со свечею в руке, приблизилась к Володару. Он узнал в ней Предславу, и даже на миг рассердился, что жена прервала ход его мыслей – но неприязнь тут же сгинула. Потому что эта давно знакомая, едва одетая и простоволосая женщина вдруг показалась царю необычайно красивой.
-Чего бродишь-то так? – наконец спросил Володар – А ну как заметит кто?
-Тебя хотела увидеть. – ответила Предслава, подойдя совсем близко.
-Что, не насмотрелась на меня за все годы?
-Не насмотрелась! – вдруг со всхлипом выдохнула царица – Не насмотрелась!
И не успел Володар даже подняться ей на встречу, как Предслава бросилась к нему на грудь и начала шептать на ухо:
-За что ты меня так ненавидишь? Идет война, ты готов пойти на муки, на смерть – но не желаешь найти времени, чтобы побыть со мной! Ты думаешь обо всех, кроме меня! За что мне это?!
Почувствовав на своей щеке слезы, Володар обнял жену, желая взять ее на руки и отнести в опочивальню, но замер, услышав:
-Я люблю тебя…
Эти три слова и он говорил – сначала этой женщине, волею отца ставшей его женою, затем – своей эльфийке. Володар посадил Предславу на колени, прижав к себе. От нее пахло цветами и свежим хлебом, и царь почти неосознанно начал гладить ее теплое тело сквозь тонкую ткань. Его слуха вновь достиг ее шепот:
-Ты делаешь это как всегда – без любви…
Володар поцеловал жену, как ребенка – в лоб:
-Эх, Славуня, Славуня… Сердцу-то не прикажешь, не от людей это зависит – от Богов. А может – и они не властны.
Он замолчал. Губы Предславы искали его рот, и царь ответил на ее поцелуй. “А ведь я ее люблю!” – вдруг понял Володар. А память услужливо заставляла его видеть не жену, не Зал Царей, а непролазную грязь на дорогах после дождей, надорвавшихся и павших в переходах лошадей, пылающие города, изуродованные тела сраженных воинов, тучи воронья над полями отбушевавших битв – все то, что ему довелось увидеть и остаться живым, и что ждет его впереди, в величайшей из войн, какие только гремели на земле его народа. Но над всем этим поднималось Солнце – Ярило, красно – золотой диск в чистой небесной синеве, которая смотрела на царя из глаз Предславы.
“У меня будет сын!” – мелькнуло, подобно вспышке молнии, в голове у Володара. “Сын, который не будет знать моих терзаний и сомнений, потому что я расскажу ему о своих ошибках и своем пути к Правде. Я оставлю ему в наследство великую Державу, прославленную среди иных стран и народов, равной которой нет по всем четырем концам света! В его жилах будет течь кровь ария… Я буду гордиться своим сыном…”
Ночной воздух в огромном зале был холоден. Но тепла их тел было достаточно, чтобы не чувствовать этого.
Утренний туман обнимал воинов, мешая обзору. Но и без того всадники не торопили коней – впереди их ждала смерть, и добровольно приближать ее было выше человеческих сил. На вертикально поднятых копьях поникли маленькие штандарты. Сырость заползала под брони, напоминая о вечном, могильном холоде…
Есть великая радость в том, чтобы рубиться с врагом грудь в грудь, когда над головою поют стрелы, и восторг, и гнев, и ненависть смешиваются в сердце, и воин знает – победа или смерть в его собственных руках. Но как обнажить меч, если это будет добровольным шагом к неизбежной гибели, и не важно, сколько неприятелей умрет перед этим? Как живой может избрать смерть? Ведь это были не религиозные фанатики, не сектанты, верящие в грядущее «вечное блаженство» и стремящиеся к нему, а воины, привыкшие думать о земном и настоящем.
Но в их душах была та единственная достойная витязя вера, которая происходит от слова «верность». На их землю пришли чужие, захватчики, инородцы. После всей пролитой крови, всех пожаров и разрушений, после всех минувших столетий напряженного и безмолвного противостояния двух цивилизаций с чужими было не о чем разговаривать. Их можно было только убивать. Их можно было только гнать прочь. Чтобы отомстить. Чтобы доказать, что твой народ сильнее и выше. Эта вера древнее цивилизации и древнее человека, древнее жизни на Земле и древнее самой Земли. Перед ее величием и космической грандиозностью меркнут все возвышенные ахинеи об ангелах, бренчащих в Раю на арфах, и чертях, варящих грешников в котлах. Живи, совершенствуйся и размножайся, а когда пробьет час – убей. Если не сможешь – умри. С этой заповедью человек стал человеком, а белый человек – великим. Он, древний варвар, никогда не был «мистически настроен» или «религиозен», но был так же прогматичен, находчив и разумен, как атакующая волчья стая, как преследующая добычу акула, как обороняющие самок и детей туры. Поэтому путь воина – всегда к смерти, всегда к большей опасности, чтобы когда он победит своего самого страшного врага – он смог сказать, что он совершеннее и сильнее поверженного. Или умереть – чтобы за его смерть отомстили братья. Чтобы снова увидеть мир большими, удивленными глазами своего новорожденного потомка… Чтобы другие сеяли хлеб, проникали в тайны Природы, писали стихи… Это – врожденное, изначальное, воинское.
