Когда они исчезли с его глаз, когда последние из их слуг перешагнули за порог Лувра и смолкло звяканье шпор и кирас, в которые были облачены снаряженные по-военному стремянные, король бросился на ковер и простонал:
— A-а! Я умираю.
— А я, — сказал Шико, — я хочу посмотреть на поединок. Не знаю почему, но у меня предчувствие: на поле д’Эпернона должно произойти что-то любопытное.
— Ты покидаешь меня, Шико? — произнес король жалобно.
— Да, — ответил Шико. — Если кто-нибудь из них будет плохо выполнять свой долг, я окажусь тут как тут, чтобы заменить его и поддержать честь моего короля.
— Что ж, ступай, — сказал Генрих.
Едва Шико получил разрешение, как тут же умчался с быстротою молнии.
Король отправился в оружейную, распорядился закрыть ставни, запретил кому бы то ни было в Лувре кричать или разговаривать и сказал Крийону, который знал обо всем, что должно было произойти:
— Если мы одержим победу, Крийон, ты придешь и скажешь мне об этом, если же, напротив, мы окажемся побежденными, ты трижды стукнешь в мою дверь.
— Хорошо, государь, — ответил Крийон и грустно покачал головой.
Если друзья короля постарались хорошенько выспаться этой ночью, то и друзья герцога Анжуйского прибегли к тому же средству.
После доброго ужина, на который они собрались по собственному почину и в отсутствие их покровителя, не проявлявшего о своих фаворитах такого беспокойства, какое король проявлял о своих, они улеглись спать в удобные постели в доме Антрагэ. Анжуйцы собрались в этом доме, потому что он был расположен поблизости от поля боя.
Один из стремянных, слуга Рибейрака, прекрасный охотник и искусный оружейник, весь день напролет чистил, полировал и натачивал оружие.
Ему же было приказано разбудить молодых людей на рассвете: это была его всегдашняя обязанность в дни праздников, охот или поединков.
До ужина Антрагэ заглянул на улицу Сен-Дени повидаться с одной маленькой продавщицей гравюр, которую он боготворил и которую весь квартал называл не иначе, как “прекрасная лавочница”. Рибейрак написал письмо матери. Ливаро составил завещание.
В три часа утра, когда друзья короля еще только просыпались, анжуйцы уже были на ногах, свежие, в хорошем настроении и прекрасно вооруженные.
Чулки и тесные, облегающие тело панталоны были у них красного цвета, чтобы противники не заметили их крови и чтобы эта кровь не пугала их самих. Они надели серые шелковые камзолы, чтобы, в случае если драться будут во всей одежде, ни одна складка не стесняла движений. И, наконец, башмаки на них были без каблуков, а чтобы не утомились прежде времени руки и плечи, шпаги несли за ними пажи.
Погода была прекрасной для любви, для поединков и для прогулок. Солнце золотило коньки крыш, блестящих от испаряющейся ночной росы.
Терпкий, пьянящий аромат поднимался от садов и разносился по улицам, мостовая была суха, воздух свеж.
Прежде чем выйти из дому, молодые люди послали слугу во дворец герцога Анжуйского — справиться о Бюсси.
Ему ответили, что Бюсси ушел из дому накануне вечером, часов в десять, и все еще не возвращался.
Гонец поинтересовался, ушел ли он один и был ли вооружен.
И узнал, что Бюсси вместе с Реми и оба при шпагах.
В доме графа никто не испытывал по этому поводу беспокойства. Бюсси часто исчезал подобным образом, к тому же все знали, как он силен, храбр и ловок, и его исчезновения, даже длительные, никого особенно не волновали.
Трое друзей заставили слугу повторить все подробности.
— Так, так, — сказал Антрагэ, — вы слышали, господа, что король приказал подготовить большую охоту на оленя в лесах Компьени и господин де Монсоро должен был вчера уехать туда?
— Слышали, — ответили молодые люди.
— Ну так вот, я знаю, где Бюсси: пока главный ловчий поднимает оленя, он охотится на лань главного ловчего. Не волнуйтесь, господа, Бюсси сейчас ближе, чем мы, от места поединка и явится туда раньше нас.
— Да, — сказал Ливаро, — но явится усталый, изнуренный, невыспавшийся.
Антрагэ пожал плечами.
— Разве Бюсси способен устать? — возразил он. — А теперь пошли, пошли, господа, мы захватим его по дороге.
И они тронулись в путь.
В это самое время Генрих раздавал шпаги их противникам; анжуйцы минут на десять опередили королевских фаворитов.
Так как Антрагэ жил неподалеку от церкви св. Евстафия, они направились по улице Ломбар, улице Верери и, наконец, по улице Сент-Антуан.
Все эти улицы были пустынны. Одни лишь крестьяне, которые съезжались с овощами и молоком из Монтрея, Венсена, Сен-Мор-ле-Фоссе, подремывая на своих повозках или мулах, удостоились чести видеть этот гордый отряд из трех храбрецов, сопровождаемых пажами и стремянными.
Не слышалось больше ни похвальбы, ни криков, ни угроз. Когда предстоит поединок, в котором или ты убьешь, или тебя убьют, когда известно, что бой с той и с другой стороны будет ожесточенным, беспощадным, смертельным, тогда не болтают языком, а размышляют. Самый легкомысленный из троих был в это утро самым задумчивым.
Дойдя до улицы Сент-Катрин, все трое с улыбкой, свидетельствовавшей, что им в голову пришла одна и та же мысль, обратили взгляд к домику Монсоро.
— Оттуда будет хорошо видно, — сказал Антрагэ, — и я уверен, что бедняжка Диана не один раз подойдет к окну.
— Постой! — сказал Рибейрак. — Кажется, она уже к нему подходила.
— Почему ты так думаешь?
— Окно открыто.
— И правда. Но зачем тут эта лестница под окном? Ведь у дома есть двери?
— В самом деле. Странно, — сказал Антрагэ.
Они свернули к дому, чувствуя, что им предстоит сделать какое-то важное открытие.
— Не одни мы удивляемся, — сказал Ливаро. — Поглядите: крестьяне, которые проезжают мимо, привстают в своих повозках, чтобы что-то разглядеть.
Молодые люди подошли под балкон.
Там уже стоял один из крестьян-огородников и, казалось, рассматривал что-то на земле.
— Эй! Господин де Монсоро, — крикнул Антрагэ, — вы собираетесь отправиться с нами? Если да, то поторопитесь, мы должны прийти первыми.
Они подождали, но напрасно.
— Никто не отвечает, — сказал Рибейрак, — но почему здесь, черт возьми, эта лестница?
— Эй, послушай-ка, — сказал Ливаро огороднику, — что ты там делаешь? Это ты сюда приволок лестницу?
— Боже меня упаси, ваша милость! — ответил тот.
— Почему? — спросил Антрагэ.
— Поглядите-ка наверх.
Все трое подняли головы.
— Кровь! — воскликнул Рибейрак.
