Шарль Монселе - Женщины-масонки

Сейчас она особенно пристально смотрела на эстраду, на которую церемонно поднялась какая-то женщина, сопровождаемая самим мэром.

Амелия схватила за руку графиню д'Энгранд.

– Ах, матушка! Смотрите!– воскликнула она.– Это та самая дама, которая была у нас сегодня утром.

Графиня взглянула на эстраду: в самом деле, это была Марианна. Извещенный о ее приезде, мэр Тета сегодня днем просил ее украсить своим присутствием праздник и спеть в пользу бедных. Марианна, снедаемая тревогой и все еще не пришедшая в себя после несчастного случая, отказалась. Но когда наступил вечер, она, успокоившись и обретя силы благодаря обещанию Иренея, изменила свое первоначальное решение и уступила новым просьбам, которыми ее осаждали.

По залу пробежал шепот удовольствия и любопытства. Имя и талант Марианны ни для кого не были тайной; этому городку необыкновенно повезло.

Когда Марианна появилась на эстраде, первые аплодисменты вызвала ее красота. Успокоившись за жизнь Филиппа Бейля, она, если можно так выразиться, излучала сияние; ее глаза ласкали всех, ее губы улыбались победоносно, лицо было добрым; глубокое и ровное дыхание волнами вздымало ее прекрасную грудь; давно уже не ощущала она такого могучего вдохновения.

Внезапно ее взгляд, обегавший весь зал, встретился со взглядом графини д'Энгранд. Яркий, горячий румянец залил лицо Марианны; вид, присутствие этой женщины, уже ненавидимой ею, вызывали у нее самые горячие чувства. Ей придало силы всеобщее восхищение – она слышала восторженный шепот публики; она была горда своим талантом – она знала, что она талантлива, и ей хотелось забыть об оскорблении, которое она стерпела сегодня утром.

Марианна пела около получаса, сама себе аккомпанируя на фортепьяно; никогда еще душа ее не растворялась в голосе всецело, и никогда еще этот голос не звучал так, как сегодня,– то нежно, то звонко, то властно. Она не стремилась к эффектам, к экстравагантности исполнения, когда вокальная техника становится единственным средством певца; она оставалась верна традициям простоты – традициям великих маэстро. Сама взволнованная, она стремилась заразить своим волнением и публику; она старалась передать свои чувства и переживания тем, кто ее слушал. За фортепьяно сидела уже не только профессиональная певица, но и вдохновенная женщина. Она достигла тех высот, за которыми начинается царство мечты,– достигла головокружительных вершин, подняться на которые небезопасно, чему примером является Антония Гофмана[20]; силой своего энтузиазма она увлекла за собой на эти вершины приумолкших слушателей. И вот уже концертный зал постепенно исчезает из поля зрения слушателей; они испытывают какую-то тревогу, их ослепляет восторг, доходящий до экстаза перед феноменом магии искусства; можно было бы сказать, что души их разлучились с телом и полетели туда, куда звала их эта поющая душа, подобно рою пчел, привлеченному звуками цимбал.

Когда же Марианна умолкла, когда исчезло очарование музыки, слушатели вернулись к реальной жизни, и что-то похожее на глубокий вздох облегчения пролетело по всему залу.

А затем последовал взрыв аплодисментов и восторженных криков.

Марианна была величественна.

– Что с тобой, Амелия?– спросила графиня д'Энгранд, заметив блестящие от слез глаза дочери.

– Ах, матушка, это так прекрасно!– отвечала Амелия.

Аплодисменты не смолкали.

Графиня д'Энгранд, отнюдь не скрывавшая своего раздражения, повернулась к Иренею.

Иреней исчез – он был не в силах видеть Марианну, а главное, был не в силах слушать ее.

Он вышел, желая не только побыть один, но и обдумать способ исполнить обещание, которое он дал Марианне, и предлог для отказа от дуэли с Филиппом Бейлем.

Рядом с графиней оставались господин Бланшар и маркиза де Пресиньи.

Но, несмотря на инстинктивное отвращение, которое питала графиня д'Энгранд к этому незнакомцу, он в это время был занят таким серьезным разговором с маркизой, что она сочла невозможным прервать этот разговор.

Господин Бланшар говорил очень тихо, а маркиза де Пресиньи слушала его с явным интересом, даже с волнением.

– Сударыня,– заговорил он,– чтобы встретиться с вами, я проехал сто шестьдесят лье.

– Со мной, сударь?

– Да, сударыня.

– Если я правильно поняла вычурный слог станционного смотрителя, то в переводе это означает, что вы приехали из Парижа.

– Нет, я был немного дальше… в Сен-Дени.

– В Сен-Дени?– пролепетала изумленная маркиза.

– Три недели назад я был у смертного одра одной особы, о страшном конце которой вы наверняка узнали из газет.

– О какой особе угодно вам говорить?

– О госпоже Абади.

– О госпоже Абади…– несколько смущенно повторила маркиза.– А почему вы думаете, что я знала эту женщину?

– По очень простой причине: она поручила мне кое-что передать вам.

– Говорите тише! – поспешно произнесла маркиза де Пресиньи.

– В самом деле, мне советовали соблюдать величайшую осторожность; вот почему я выбрал для нашей беседы это место и эту толпу, полагая, что здесь я меньше, чем где бы то ни было, подвергаюсь опасности: я имею в виду, что за мной могут следить.

– А… что вы должны мне передать?

– Всего-навсего маленькую шкатулку.

– Так я и знала! – произнесла маркиза де Пресиньи, глаза которой засверкали.

Господин Бланшар не спускал с нее глаз. Его глубоко заинтересовала эта драма, в центр которой его швырнула могучая рука случая и в которой – он чувствовал это – он играет огромную роль.

– А эта шкатулка при вас? – продолжала маркиза де Пресиньи.

– Да.

– Отлично; больше ни слова. Моя сестра смотрит на нас, и, кажется, ее уже начинает удивлять наш разговор, так что давайте закончим его. Концерт подходит к концу, и я надеюсь, сударь, что вы соблаговолите оказать нам честь и проводить нас до кареты.

Иреней, равнодушный к очарованию вечера, долго бродил по саду, отдавая предпочтение безлюдным аллеям, как вдруг внимание его привлек к себе громкий гул голосов и взрывы хохота, доносившиеся из флигеля, расположенного в самом конце территории мэрии.

Иреней машинально пошел на звук голосов.

Этот флигель, ярко освещенный, временно превратился в игорный зал.

Но сейчас столы, приготовленные для экарте и бульота [21], мало-помалу пустели; шумная беседа заменила волнения за зеленым сукном.

В окна, оставшиеся открытыми из-за жары, Иреней увидел человек двадцать, окружавших Филиппа Бейля, остроумные выпады которого поддерживали их веселое настроение.