— Господи, я твой! Спаси меня!
На следующий день, едва лишь отзвучали последние слова утренней молитвы, Мартин тайком выбрался из часовни. Ничего не объясняя брату Ульриху, удивленно смотревшему ему вслед, он проскользнул через боковую дверцу и, выйдя на улицу, побежал вдоль городской стены, пока не увидел впереди обрамленную высокими деревьями площадь перед церковью Святой Марии.
День только занимался, но на площади и прилегающих к ней узких улочках, возле фахверковых домов и деревянных сараев было уже оживленно. Цирюльник, на доме которого раскачивалась на ветру вывеска, предлагавшая различные целительные процедуры, точил бритву о каменный выступ в ожидании посетителей. Судомойка у дверей трактира опускала в чан деревянные кружки, отмывая их от остатков пива. Она с любопытством посмотрела на Мартина, но ничего не сказала. Зато она громко поздоровалась с суконщиком, который вместе с женой шел по улице. Находясь под бдительным оком супруги, сухопарой матроны, причудливый головной убор которой походил на шутовской колпак со свисающими с двух сторон колокольчиками, суконщик лишь сдержанно ответил на приветствие смазливой служанки и быстрым шагом продолжил путь.
Мартин поспешил дальше, мимо раскрытых дверей лавок, хранилищ зерна и кухонь, где резали лук и чистили овощи. Ноги тонули в грязи еще глубже, чем на улицах в квартале вокруг замка. На каждом углу возле домов лежали кучи навоза, с кудахтаньем бегали куры. Из щелей между булыжниками торчали чахлые стебельки одуванчиков. Соблазнительный аромат корицы и аниса распространялся из пекарни рядом с церковью Святой Марии. Маленькая пекарня прилепилась к серой, приземистой, пузатой пороховой башне, почти слившись с нею. Пекарь выставил на улицу через щель в стене целый противень ароматных крендельков, чтобы их остудить. Запах этот приятно щекотал Мартину ноздри, но у него не было времени остановиться. Он стремился поскорее добраться до кладбища Святой Марии.
Железные ворота в стене, сложенной из нетесаного камня, лязгнули, когда Мартин приотворил их, входя на кладбище. Он стал оглядываться в поисках служителя.
— Отец Марлин? — раздался внезапно голос откуда-то из-за кустов. — Что вы здесь делаете в этот час? Может быть, вы меня ищете?
Могильщик, коренастый человек лет пятидесяти, оказывается, узнал Мартина. Опираясь на лопату, он стоял перед могилой, которую, судя по всему, только что выкопал. По краям ямы были набросаны горки свежей земли. Могилу эту, вне всякого сомнения, заказали ему состоятельные люди, потому что яма была очень широкой и находилась совсем рядом с кладбищенской часовней. Этот храм Господень был построен на средства нескольких богатых семей Виттенберга, и по их заказу в окна вставили дорогое свинцовое стекло, соорудили хоры и увенчали крышу изящной восьмигранной башенкой.
— Вы пришли поговорить со мной о погребении настоятеля лечебницы? — спросил могильщик, наморщив лоб.
Он отступил на шаг назад, словно опасаясь, что новому священнику, не дай бог, придет в голову прикоснуться к нему. Вопреки бытующему в народе мнению, что могильщики якшаются с мертвенно-бледными, бестелесными призраками, которые в полнолуние бродят меж могил, и поэтому похожи на них, виттенбергский могильщик имел весьма представительный вид и осанистую фигуру. Светлая борода была аккуратно подстрижена, белокурые с рыжиной волосы, уже редеющие, расчесаны на пробор. И только грубые ладони его напоминали Мартину о том тяжелом ремесле, с помощью которого он, преодолевая неприязнь и насмешки, добывал себе пропитание.
Мартин встал напротив него, на другой стороне свежей могилы, и посмотрел на кучу земли слева от себя. Какое-то мгновение он колебался, но потом все же начал рассказывать могильщику, зачем он пожаловал на кладбище. Мартин еще не закончил, когда зазвонили колокола церкви Святой Марии.
— Клянусь слезами пресвятой Богоматери, но я не понимаю вас, святой отец! — в недоумении просипел могильщик. — Как это можно? Я не имею права хоронить самоубийц в освященной земле!
Мартин, протестуя, поднял руку. Он знал, что будет нелегко убедить могильщика помочь ему в осуществлении задуманного, но нервы его были на пределе, и он был уже не в силах уговаривать могильщика.
— Никого тебе хоронить не надо, — громко сказал Мартин. — Я просто прошу тебя вырыть еще одну могилу, и все. Неужели ты не понимаешь?
— Мне жалко этого парня, но… Он ведь проклятый. Ведь это же священная земля, спросите у декана, если мне не верите. Самоубийцам не место на кладбище, и подавно не место возле часовни. Вы подручного палача позовите, пусть он его закапывает. Да пусть кто другой с ним разговаривает, а не вы, ведь его ремесло еще позорнее моего!
— Будь добр, уйди с моей дороги! — воскликнул Мартин.
Подобрав рясу, он обежал вокруг могилы. Могильщик в испуге посторонился и, поскользнувшись, чуть было не свалился в яму. Он со стоном выпустил из рук лопату.
— Явится дьявол, чтобы забрать его душу, — запричитал он, — и тогда…
Мартин взъярился:
— …И тогда я выйду ему навстречу и уж позабочусь о том, чтобы он нас больше не истязал! Давай лопату! Раз ты не хочешь мне помочь, я сам вырою эту могилу! А ты беги-ка живо на Лангештрасе да скажи, чтобы мастер Отто вез сюда своего сына. Да поторопись!
Возле ворот тем временем собрались люди. Громкая перепалка среди могил привлекла их внимание. Разинув рты, смотрели они, как их приходской священник берет в руки лопату могильщика и словно одержимый начинает копать землю. Среди людей прошел испуганный ропот. Мартин на секунду поднял голову. Его взгляд упал на магистра Карлштадта, который присоединился к ротозеям. На нем была красная мантия, означавшая, что он профессор университета.
— Некоторые люди в тщеславном самомнении утверждают, что если ребенок покончил с собой, то он проклят! — крикнул Мартин, обращаясь к собравшимся у ворот. Он посмотрел на них с осуждением. Судя по их насупленным лицам, они были точно такого же мнения. — И здесь они стоят только потому, что не хотят упустить момент, когда земля разверзнется и поглотит богохульствующего священника. Но я говорю вам, что дьявол искушал его, и бедная душа не нашла достаточно сил, чтобы противостоять злым козням врага человеческого. Этот ребенок не более виновен в отчаянии, насажденном в его сердце, нежели невинно убиенный разбойниками в лесу!
Тележка с большими деревянными колесами загрохотала по неровной дорожке, ведущей к арке кладбищенских ворот. С гоготом прыснули в разные стороны гуси, бродившие возле ограды. Группа одетых в черное мужчин и женщина, лицо которой было закрыто густой черной вуалью, осторожно сняли с тележки носилки, на которых лежало тело, завернутое в белую льняную ткань. Возбужденно перешептываясь, зеваки отступили назад: опасно было стоять слишком близко к покойнику, который сунул голову в петлю, — это могло принести несчастье. Мужчины молча пронесли носилки мимо могильных камней. Мартин ждал их у ямы с ободряющей улыбкой.
