Эрмина слушала его, не отнимая от него своей руки. Она смотрела на него как на человека, которого само небо послало ей как покровителя.
— Но прежде чем сказать вам, какой вы подвергаетесь опасности, — продолжал граф, — позвольте задать вам только один вопрос.
— Говорите, — прошептала молодая женщина.
— У вас дети?
— Да, сын одного года.
— Итак, во имя этого-то сына я прошу вас теперь надеяться на меня как на друга.
Человек, говоривший эти слова, был молод и имел вполне честный, открытый вид, и он так благородно предлагал свою дружбу, что молодая женщина не могла не поверить ему и почувствовала особенное влечение к нему.
— Я надеюсь на вас, — прошептала она.
Тогда граф де Шато-Мальи почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто доверенность ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею.
— Простите меня, — продолжал он, — если я позволю себе рассказать вам теперь для уяснения всего дела несколько подробностей холостой жизни.
Эрмина не отвечала, приглашая своим молчанием продолжать разговор.
Граф в нескольких словах рассказал ей тогда, что Топаза, то есть, по его словам, автор письма, принадлежит к кругу самых развращенных женщин, вся цель жизни которых заключается в разорении тех бедных молодых людей, которые имеют несчастье попадать в их сети. Затем он добавил, что и он был одним из таких несчастных, поддавшихся влиянию этой женщины, и что он был спасен благодаря двум своим друзьям, которые схватили его ночью и, посадив в почтовую карету, увезли его в Германию — почти за триста лье от этой женщины-минотавра, поедавшего его живым.
Граф умолк и посмотрел на Эрмину.
Молодая женщина была бледна, как статуя, и вся ее жизнь, казалось, сосредоточилась в ее взгляде и на словах графа.
— Целый год путешествий и преданность моих друзей с трудом могли излечить от этой ужасной болезни, и вот, если верить почерку письма, в какие ужасные руки попал ваш муж.
Две слезы скатились по щекам молодой женщины и капнули на руку.
— Я буду повиноваться вам, — прошептала она, — как брату.
— Прекрасно, — отвечал он, — таким образом я спасу вас. С этого дня я более здесь не должен показываться. Супруг ваш не должен знать, что я был здесь. Я должен быть для вас совершенно незнакомым.
— Боже мой! — прошептала она испуганно.-Неужели я более не увижу вас?
— Увидите, — отвечал граф. — завтра вечером, когда стемнеет, выходите из дому, нанимайте карету и поезжайте в Елисейские поля. Я буду ждать вас в конце аллеи лорда Байрона.
Эрмина, по-видимому, была в нерешительности, и поэтому он, устремив на нее спокойный взгляд, спросил:
— Взгляните на меня: разве я не чистосердечен?
— Я пойду, — сказала она, слегка покраснев. Граф встал и, поцеловав руку, прибавил:
— Верьте мне. Я спасу вас.
Он сделал несколько шагов к двери, но затем воротился:
— Ни слова об этом никому, даже вашей матери. Помните, что от этого зависит успех.
— Будьте покойны, — отвечала она.
Граф ушел, оставив Эрмину, погруженную в бездну мрачного беспокойства, но тем не менее доверчиво относящуюся к человеку, которого Вильямс, проклятый, поставил на ее пути.
Граф де Шато-Мальи приезжал к Эрмине в фаэтоне, обыкновенно лишь с маленьким грумом.
Молодой граф был немного взволнован сценой, разыгранной им с искусством даровитого актера. За неделю перед этим он, быть может, посовестился бы самого себя, но теперь… жребий брошен. Притом же он говорил, что в любовных делах цель оправдывает средства.
В подобных размышлениях он подъехал к дому. Квартира его была в первом этаже, она отличалась богатством, но вместе с тем той простотой, которая сразу дает понятие о человеке мужественного и строгого характера. Все комнаты оклеены были темными или серыми обоями, на стенах развешаны картины Мурильо и Габека, позолоты и разных побрякушек почти нельзя было заметить, что доказывало, что граф не принадлежит к числу тех людей, которые желают выставить напоказ свое богатство.
Прислуга графа состояла из грума-британца, старухи кухарки и арапа по имени Снежный Ком.
Снежный Ком, отворив графу дверь, сообщил, что его ждет какой-то незнакомец.
Граф спокойно вошел в залу.
У камина сидел человек, одетый в узкие клетчатые панталоны, нанковый жилет и коричневый сюртук со стоячим воротником, на голове круглая прямая шляпа с небольшими полями. Одним словом, это был Артур Коллинс, тот самый, с которым мы уже познакомились на балу у маркизы Ван-Гоп и который был секундантом у виконта Камбольха на дуэли с Фернаном Роше.
— А, наконец, — небрежно проговорил он, увидев входящего графа.
— Здравствуйте, милорд, — обратился граф, садясь.
— Ну, как дела? — спросил сэр Артур.
— Все исполнено согласно вашим инструкциям, — ответил граф.
— Письмо, которое я вам послал, вы показали?
— Да, и представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.
Затем граф подробно рассказал описанную нами выше сцену.
Сэр Артур слушал его с важным видом, по временам лишь кивая головой в знак одобрения. Наконец, когда граф начал рассказывать о страданиях, простодушном доверии и о легкомысленном предании себя Эрминою на его волю, на лице англичанина изобразилось живое удовольствие.
— Да, дела ваши, милый граф, идут успешно, — проговорил он наконец.
— Вы думаете?
— Без сомнения. В этом, что вы ей рассказали, есть много правды.
— И Топаза существует?
— Конечно, потому что она писала.
— И настоящее имя ее Топаза?
— Нет, но это безразлично.
— Однако мне приятно думать, что она менее опасна, нежели можно предполагать по сделанному мною портрету.
— Ошибаетесь, вы еще далеко от истины.
— Но в таком случае мы совершаем гнусное дело. Сэр Артур улыбнулся и устремил на графа неподвижный пытливый взгляд.
— Вы шутите? — спросил он холодно.
— Нисколько. Я начинаю даже жалеть, что заключил с вами условие.
— Хотите уничтожить его?
— Гм… — отвечал граф в нерешимости, — я не прочь употребить все усилия, чтобы понравиться молоденькой хорошенькой женщине, но быть участником разорения ее мужа…
Сэр Артур пожал плечами.
— Вы не в своем рассудке, — проговорил он после короткого молчания. — Заметьте, что не вы отдали г. Роше в руки этой женщине, вы не принимали никакого участия ни в ссоре, ни в дуэли, ни в похищении раненого.
— Положим, что так, однако…
— Следовательно, — продолжал англичанин, — разорение Роше вас не касается. Ваше дело — понравиться его жене, вот и все. Наградою за это будет дядюшкино наследство, которое у вас отнимут, если я откажусь помочь вам. Впрочем, успокойтесь: Фернан Роше не разорится.
