Петр молчал, горестно вперив взгляд в пол, и графу почудилось, что строптивость юноши ослабевает.
— Еще раз, — сказал он. — Я повторяю: признаю…
— Признаю, — отозвался Петр, заливаясь ярким румянцем.
— Ну вот видишь, уже получается, — обрадовался граф. — Итак, ты признаешь, но что ты признаешь? Что у королев… у королев…
— У королев… — повторил Петр.
— Слава Богу, — восхищался граф. — Теперь уж осталось только три слова: не бывает ног. Два ты уже произнес, теперь только три. Хотя показание, сложенное из отдельных, разбросанных слов, не считается показанием, но я удовлетворюсь, потому что для меня сейчас речь идет только о том, чтобы с чистой совестью сказать Джованни: да, он признал, что у королев не бывает ног, разумеется, после бесконечных и гордых отказов. Итак, идем далее. Эти три оставшихся словечка я бы очень хотел услышать — не бывает ног. Ну? Не…
— … у королев нет ничего, чем они отличались бы от прочих женщин, — договорил Петр.
— Осёл! — заорал граф.
— Но я не могу, не могу и ничего другого не скажу.
— Ну, хорошо. — Граф поднялся и распахнул двери, но, прежде чем выйти, обернулся еще раз. — Да, ты осёл, но и человек чести, — признал он. — Ты стоял на своем и после того, как я высказал о тебе свое мнение. Перед таким чудом я снимаю шляпу.
— Я не сомневался, что вы так это и оцените, Ваше Сиятельство, — ответил Петр.
— Однако участь твоя предрешена, — произнес граф и вышел.
Три дня спустя Петр был переведен из темницы, помещавшейся в первом этаже, в камеру третьего яруса башни, что по условиям той суровой эпохи считалось весьма комфортабельным, ибо камера была оснащена камином и деревянным лежаком, устланным соломой; и на этом лежаке сидел, сгорбившись и тоскливо улыбаясь, отец Петра, пан Янек Кукань из Кукани. При виде своего сына пан Янек поднялся и молча обнял его.
— Папенька, а вы-то как сюда угодили? — воскликнул Петр. — Что случилось?
— Не тревожься, Петр, не случилось ровно ничего, что противоречило бы естественному ходу вещей, — сказал пан Янек. — Сегодня у меня плохой день, да и у тебя тоже.
В последние годы Петр лишь изредка посещал прокопченный родительский дом, и чем дальше — тем реже, а в последний раз — полгода назад, когда внезапно скончалась его маменька, пани Афра, отравившись грибами: он отлично сознавал, что по отношению к отцу ведет себя не самым лучшим образом, и поскольку ничего подобного за ним не должно было водиться, ведь по предначертанию интеллигентной богини Лахесис он должен был всегда жить в ладу со своей совестью, — недобросовестное отношение к отцу лежало у него на душе тяжким бременем и мучило как кошмар. Поэтому столь неожиданная встреча, когда пан Янек отнесся к нему, как обычно, с нежностью и любовью, Петра обрадовала, и он почувствовал явное облегчение.
— Но отчего вас тут заперли, батюшка? — настаивал Петр. — Уж не из-за меня ли?
— Лишь отчасти, Петр, лишь отчасти, это исключительно по моей вине и неосмотрительности. Но теперь, в сущности, речь идет даже не о тебе и не о твоей злополучной дуэли, но о моем Философском камне.
И усевшись на лежаке, он поведал изумленному Петру, что его неустанный труд, чему он совместно с братом Августином посвятил столько лет, сколько Петр прожил на свете, увенчался полным успехом, Философский камень готов, достиг полного, несравненного совершенства и доказал свою чудесную силу и великую мощь, позволив пану Янеку провести первую пробу, то есть превратить грубый свинец в чистейшее золото, так что после преждевременной смерти брата Августина, скончавшегося от неумеренной радости и восторга, он, пан Янек Кукань, является единственным обладателем и владельцем Великого магистериума и Мистериума, что почти равнозначно тому, как быть наибогатейшим и наимогущественнейшим мужем во всем мире.
— Господи Боже, — вздохнул Петр. — В нашем-то положении у вас еще не пропала охота шутить?
— Я не шучу, — серьезно возразил пан Янек.
И продолжил свой рассказ. Когда труд их был завершен, а Философский камень лежал перед его глазами, карминно-красный и ослепительно блестящий, он ощутил какое-то разочарование, ибо после стольких лет бдений, труда, хлопот и напряжения, после достижения конечной цели ему предстояло разрешить проблему, как воспользоваться этим открытием и сохранить его в тайне: четверть фунта Философского камня, которую он держал в руке, — это же нечто немыслимо огромное и невероятно опасное, и было бы преступлением отдать его в руки непосвященных; божеское и сатанинское начала, слившись в нем, образуют неделимое, прочное единство, — и это, разумеется, естественно, ибо в конечном счете Философский камень представляет собой не что иное, как материализацию принципа «все едино есть», едины сила и вещество, дух и тело и — следовательно — добро и зло.
— Ну ладно, — отозвался Петр, — а что дальше?
— На пороге старости, — продолжал пан Янек, — я отрекся от сумасбродных представлений своей юности и отказался от мысли, добыв Камень, окружить себя достатком, роскошью и довольством, дабы затем посвятить все время исключительно исследованию философских проблем; не отрекшись от этого, я тут же возбудил бы подозрения власть имущих, и они попытались бы вырвать у меня мою тайну. Долг мой, напротив, состоит в том, чтобы никто не заподозрил, какое богатство я укрываю под крышей своего дома.
— Ах, батюшка, — со вздохом проговорил Петр, — а зачем вы, собственно, все это делали?
— Для меня речь шла о подтверждении определенных философических принципов и об исходных позициях дальнейшего исследования, — ответил пан Янек, — важно было показать возможность превращения одной материи в другую, а тот факт, что этой другой материей оказалось золото, факт второстепенный: если бы с помощью Философского камня можно было бы обратить золото в грубый свинец — с философической точки зрения, он обладал бы одинаковой ценностью. Я это учел и спрятал Философский камень в надежном месте, где его никому никогда не отыскать, и со спокойной душой снова занялся изготовлением своих водичек и помад, чтоб снова пополнить свою копилку, ибо я задолжал повсюду — не только лавочнику и мяснику, что еще не столь тяжко, но аптекарю и золотых дел мастеру, — ибо понятно, что производство золота без сырья невозможно.
— Короче говоря, кошелек у тебя оказался пуст и сверх того — появились долги, — заметил Петр.
Да, долгов у пана Янека было выше головы и больше, чем он желал бы, но теперь, когда он уже не был занят сохранением Философского яйца и у него появилось достаточно времени, он — при определенном желании и старании — за относительно короткий период смог бы привести все в порядок, прежде чем приступать к дальнейшим исследованиям, точнее — к изобретению Алкагеста, эликсира вечной молодости, — некогда он мечтал, что Петр будет тем, кто свершит это, ибо сын должен был продолжить и закончить труд отца. И все уже успокоилось и пошло своим чередом, но тут до пана Янека докатилось ошеломившее его известие о том, что Петр на дуэли убил человека и за это брошен в узилище.
