В парке сэра Мармадьюка Уэда! Что им здесь нужно? Какое у них может быть дело в замке? Они явно направляются к дому.
Этот вопрос был у всех на устах, но никто не мог на него ответить, а меньше всех сам сэр Мармадьюк Уэд.
Никто уже не думал о плясках; и танцоры и зрители — все столпились на валу и, глядя на аллею, ведущую к замку, с недоумением спрашивали друг у друга, что означает эта странная интермедия, не предусмотренная праздничной программой.
Но тут рожок снова протрубил «смирно!», и кирасиры, повинуясь сигналу, остановили коней.
Головная часть отряда в это время находилась уже недалеко от вала, по ту сторону рва, и толпе, стоявшей на валу, был отчетливо слышен разговор двух офицеров.
— Послушайте, Стаббс, что там такое происходит? — крикнул капитан и, отъехав на несколько шагов от отряда, указал рукой на площадку за валом. Как по-вашему, что они там делают, эти поселяне?
— Понятия не имею, — отвечал корнет.
— Посмотрите, как вырядились, точно на праздник. Что это, Троицын день или Майский праздник?
— Не может быть! Не время! Никак невозможно! — отвечал корнет.
— Клянусь Венерой, тут есть очень недурные девчонки! А пожалуй, наша квартира окажется не такой уж скучной!
— Нет-нет! Клянусь честью, скучать не придется!
— А ну-ка, подъезжайте поближе и спросите их, какого черта они тут делают.
Корнет, пришпорив коня, поскакал к валу и, остановившись в пятидесяти шагах, крикнул, повторив слово в слово приказание капитана:
— Какого черта вы тут делаете?
Разумеется, на такой грубый вопрос ни сэр Мармадьюк Уэд, да и никто из стоявших рядом с ним не нашел нужным ответить. Однако кое-кто из толпы крикнул:
— Мы собрались на праздник!.. Празднуем день рождения!
— Ах, вот оно что! — пробормотал корнет и, повернувшись, поскакал обратно сообщить об этом своему командиру.
— А не пойти ли нам познакомиться с ними? — сказал капитан, выслушав Стаббса. — Посмотрим на бэкингемских красоток в их праздничных нарядах. Что вы на это скажете, Стаббс?
— Недурно, — коротко ответил корнет.
— Allons, как говорят французы! Может быть, там и найдется для нас что-нибудь, ради чего стоит карабкаться на этот вал. Как говорят во Франции, nous verrons [15]!
Приказав отряду спешиться и остаться на месте, офицеры соскочили с коней и, сдав их на попечение вестовым, полезли оба как были, в своих тяжелых доспехах, вверх по крутому откосу на площадку за древнегерманским валом.
— Так, так, добрые люди! Значит, вы собрались на праздник! — говорил Скэрти, пробираясь со своим спутником сквозь толпу, запрудившую вал. — Лучше и не придумаешь в такую замечательную погоду, когда над головой синее безоблачное небо, а кругом зеленые деревья. Но мы не хотим мешать вашему идиллическому веселью. Продолжайте ваши игры и пляски. Я надеюсь, вы не возражаете, если мы останемся здесь в качестве ваших зрителей?
— Нет! Нет! — раздались возгласы. — Милости просим, оставайтесь, мы очень вам рады!
И, подтверждая свое согласие дружелюбными шутками, радушная толпа снова устремилась на площадку, а офицеры, взявшись под руку, пошли за нею следом, сопровождаемые кучкой любопытных, которые с интересом глазели на этих закованных с ног до головы в доспехи неожиданных пришельцев.
Сэр Мармадьюк со своими друзьями снова расположились на валу, недалеко от той насыпи, по которой поднялись офицеры. А те, в свою очередь, разгуливали по площадке, отпуская остроты и бесцеремонно заигрывая с молоденькими поселянками, попадавшимися им на пути.
Хозяин замка счел за благо не замечать незваных гостей. Он слышал грубый вопрос корнета, а также отрывки разговора, происходившего между двумя офицерами, и решил не обращать на них внимания до тех пор, пока они сами не удосужатся объяснить свое присутствие в его парке.
Он распорядился возобновить пляски, и группы танцоров с развевающимися лентами и звенящими колокольчиками снова закружились на лужайке перед валом в замысловатых фигурах старинного танца.
— Клянусь Терпсихорой [16], а ведь это пляска из Робина Гуда! — воскликнул капитан кирасиров, вглядываясь издали в движения танцующих и в их костюмы. — Уж и не помню, когда я видел ее в последний раз!
— А я так и никогда в жизни не видел, только на сцене, — заметил Стаббс. — А это что — то же самое?
В самом деле, где это было видеть Стаббсу! Он родился в приюте и рос на улицах Лондона.
— Да нет, не совсем то же самое, но, насколько мне помнится, похоже… задумчиво протянул капитан. — Давайте-ка подойдем поближе, посмотрим!
И, ускорив шаг, оба офицера очутились скоро у самого края площадки. Не обращая ни малейшего внимания на избранную публику, расположившуюся под навесом на валу, они тут же начали отпускать вольные шутки по адресу танцующих.
Кое-кто из них отвечал офицерам не без ехидства, в особенности Маленький Джон и веселый монах, которые, видимо, были не прочь позубоскалить и, не стесняясь, отпускали шутки по адресу бесцеремонных пришельцев.
Смелый Робин, несколько грубоватый парень, изображающий шервудского героя, сохранял невозмутимое равнодушие и пропускал мимо ушей их остроты, в особенности после того, как он заметил, что капитан кирасиров следит загоревшимся взором за каждым движением смуглой красотки Марианны.
Однако чувствительному сердцу мнимого разбойника суждено было тяжкое испытание. Все это случилось мгновенно. Когда Марианна в одной из своих самых замысловатых фигур случайно оказалась против капитана кирасиров, он вдруг наклонился и, грубо схватив ее за талию, воскликнул:
— Браво, браво, прекрасная Марианна! Позволь изнывающему от жажды солдату вкусить нектар с твоих сочных губок! — И, не дожидаясь согласия, которого ему, разумеется, и не дали бы, он поднял забрало и жадно прильнул к ее устам.
В ту же минуту Марианна изо всех сил ударила его кулаком по лицу, но это ничуть не огорчило и не охладило пылкого офицера; он отвечал на это дерзким хохотом, к которому тотчас же присоединился корнет, а также и некоторые из стоявших тут же зрителей, не отличавшихся излишней щепетильностью.
Однако кое-кто отнесся к этому не так шутливо. Кругом слышались возгласы: «Позор!», «Проучи его!», «Дай ему хорошенько, Робин!» И среди смеющихся лиц там и сям виднелись лица, пылавшие гневом.
Излюбленный народный герой отнюдь не нуждался в этом поощрении. Не помня себя от ревности и обиды за свою возлюбленную, подвергшуюся такому оскорблению, он выскочил из круга и, замахнувшись луком, — единственное оружие, которое у него было в руках, — изо всех сил ударил им по шлему капитана; тот невольно пошатнулся от его удара и с трудом удержался на ногах.
— Вот тебе, получай, чертова кукла! — крикнул Робин,
