– Мы тоже. Но я не помню твоего лица. – В его голосе слышалось скрытое порицание.
– Тем не менее я там был, – ответил Ганнон; в нем слегка поднялось раздражение. Гиппократ, похоже, любил поругаться, и его было невозможно удовлетворить.
– Никто не может запомнить тысячи лиц! Достаточно слова воина, – вмешался Эпикид, оценивающе рассматривая карфагенянина. – Ганнибал утверждает, что ты искусный пехотный командир.
– Верно, стратег. Я сражался при Требии, Тразименском озере и Каннах, и во многих сражениях в промежутках и после.
– То, что Ганнибал выбрал тебя для этой миссии и дал тебе такой подарок, – Эпикид взял кольцо и полюбовался им, – говорит о его высокой оценке. Держи. – Он бросил его Ганнону, вызвав сердитый взгляд Гиппократа.
– Я собирался оставить кольцо себе.
– Оно не твое, чтобы оставлять, брат, – ответил Эпикид.
– Благодарю, стратег, – сказал Ганнон, зажав кольцо в кулаке и скрывая растущую неприязнь к Гиппократу. – Чем могу быть полезен?
Эпикид посмотрел на Гиппократа.
– Что думаешь? Стоит дать ему пехотную часть?
– Думаю, да, – неохотно сказал тот. – Но какая разница – одним пехотным командиром больше или меньше…
Он встал и подошел к лежащему на полу пленнику.
– Ну же, говори!
Ответом был лишь один всхлип.
– Не обращай на него внимания, – сказал Ганнону Эпикид, имея в виду Гиппократа. – Ты можешь взять под свое начало наших самых неопытных пехотинцев. Они получат пользу от обучения под твоим руководством. Если ты поможешь в этом и другим командирам, я буду тебе благодарен. Когда начнется осада, я выделю для тебя участок стены для защиты.
– Это большая честь для меня, стратег.
Ганнон испытал теплое чувство к Эпикиду, который был, по крайней мере, учтив. Он сомневался, что в роли начальника пехоты можно получить какие-то полезные разведывательные данные, но возразить было нечего.
– У тебя будет самостоятельная роль, когда придет обещанное войско из Карфагена. Нам понадобится человек, говорящий по-гречески и по-карфагенски, верно, брат?
«Это более перспективно», – подумал карфагенянин.
– Да, да, – ответил Гиппократ, проявив интерес. Затем пнул пленника. – Если ты ничего не скажешь, мне от тебя никакой пользы. – Он взглянул на стерегших пленников солдат. – Сбросьте его с края.
Эпикид сделал Ганнону неясный извиняющийся жест, когда всхлипывающего человека подтащили за руки к крепостным зубцам и без колебаний бросили вниз на верную погибель. Два удара сердца в саду слышался отчаянный крик, после чего резко прервался. «Боги, что за смерть», – подумал Ганнон, но, ничего не выразив на лице, спросил:
– Что он сделал?
– Ха! Не сказал мне то, что я хотел услышать, вот что, – в раздражении ответил Гиппократ.
– Этого типа подозревали в измене, – сказал Эпикид. – Как и его товарища.
– Подозревали?
Вопрос сорвался с губ гостя, прежде чем он успел его остановить.
– Именно.
Голос Эпикида утратил свое дружелюбие. Тем временем его брат велел подвести второго мужчину к тому месту, откуда только что сбросили пленника, и принял самый угрожающий вид.
– Готов поспорить, второй теперь заговорит охотнее.
Ганнон рассмеялся, словно ему нравилось наблюдать за всем этим.
– Без сомнения, – согласился Эпикид, к нему вернулось благодушное настроение. – Гиппократ умеет убеждать.
Спустя какое-то время раздались крики, подтверждая его слова, но Эпикид их словно не слышал.
– Клит найдет тебе жилье, оружие и доспехи. Мы скоро снова встретимся.
Ганнон понял, что может идти.
– Спасибо, стратег. А мое подразделение?
– Я пришлю посланника с подробностями.
Ганнон поклонился и снова пробормотал ничего не значащие слова. Уходя вместе с Клитом, он не удержался от взгляда на Гиппократа. И пожалел об этом. Пленнику только что отрезали ухо. Правитель какое-то время рассматривал его, потом бросил через парапет со словами, что, если он не хочет последовать туда же, лучше начать говорить.
Ганнибал был прав, решил Ганнон. Гиппократ опасен. И Эпикид тоже, несмотря на свое дружелюбие. Это гадючье гнездо.
К тому времени, когда корабль находился в плавании уже целый день, Аврелия начала сомневаться, что ее решение отправиться в Регий было разумным. Жизнь, ограниченная ролями жены и матери, давно раздражала молодую женщину, но легко сетовать на такую жизнь, находясь в безопасном Риме. Теперь же она оказалась во власти стихии, которой управляли боги, а с ними она испортила отношения. После Канн Аврелия блюла осторожность, не выражая своих чувств, и все же ее беспокоило, что божества смогут распознать недоверие к ним. Перед отъездом она сделала обильные подношения, отчасти в качестве покаяния в своем поведении, отчасти прося, чтобы муж остался жив, а на самом деле, чтобы оправился от своих ранений, и, наконец, моля о благополучной поездке. Нептун и боги ветров, похоже, не откликнулись на мольбы. Не прошло и часа после отплытия из Остии, как ясная, солнечная погода закончилась, а во второй половине дня на открытую палубу торгового судна обрушились шквалистый ветер и дождь. От постоянной качки Аврелию тошнило, но больше всего страдал бедный Публий – его постоянно рвало, пока не стала выходить одна желчь. Темпсану было чуть легче, а на Агесандра качка как будто не действовала совсем. Во всяком случае, его настроение улучшалось с каждой милей продвижения на юг.
Положение улучшилось, когда солнце закатилось. Порывистый ветер стих, и бриз с севера дул в спину, толкая их вперед, к цели. Они проделали большой путь, прежде чем капитан, лысеющий мужчина с брюшком, решил на ночь бросить якорь. Опасения Аврелии рассеялись на следующий день, когда они поплыли на юг по спокойному морю под голубым небом. Одно время, ко всеобщему восторгу, перед носом корабля выпрыгивала стайка дельфинов – несомненный признак благосклонности Нептуна. На рассвете третьего дня капитан объявил, что, если ветер не переменится и они не встретят враждебных кораблей, к закату их путешествие подойдет к концу. От упоминания о «враждебных» силах у Аврелии напряглись нервы, но шли часы, и на горизонте не показывалось никаких судов, кроме рыбацких лодок. Наконец дозорный крикнул, что видна Сицилия. Через два часа корабль причалит в Регии, с улыбкой сказал Темпсан. Женщина немного воспрянула духом, но ее мысли вернулись к Луцию, и ее снова охватило беспокойство. Жив ли еще муж? Она молилась, что Гадес не призвал его, что он справится. От мрачных мыслей ее отвлек Публий, который ускользнул от Элиры и прибежал к маме. Аврелия с радостью стала играть с ним в прятки, скрывшись от восторженного Публия за мачтой.
