К победителю вышел следующий боец. Он продержался чуть дольше предыдущего, но так же был вынужден сдаться.
Монах-учитель сделал приглашающий знак следующему бойцу, но Фэй остановил его.
Сделайте одолжение гостю монастыря. Не откажите в удовольствии познакомиться с вашим искусством.
Монах-учитель внимательно оглядел Фэя, и, поразмыслив мгновение, кивнул головой.
Фэй сбросил обувь и халат и, оставшись в одной рубахе и штанах, начал энергично размахивать руками и ногами. Разогревшись таким образом, он поклонился противнику и принял боевую стойку. Ли с интересом наблюдал за происходящим.
Понимая, что должен начать первым, Фэй окинул противника оценивающим взглядом
Перед Фэем стоял высокий, с мощной грудной клеткой молодой боец года на два-три старше его. Пристально наблюдая за Фэем, он пяткой нащупывал опору, готовясь к удару.
Фэй коротко глянул на его ноги, – они показались ему поставленными слишком близко друг к другу. Резко крутнувшись на месте, Фэй неожиданно присел и выбросил далеко вперед левую ногу, подсекая противника. Тот птицей взмыл вверх, поджимая обе ноги, и удар Фэя пришелся в пустоту.
Легко оттолкнувшись от земли рукой, Фэй вернулся в вертикальное положение, и, не теряя ни секунды, стремительно бросился вперед, атакуя, одновременно справа и слева.
Монах уверенно защищался, парируя все удары противника. Обладатель великолепного дыхания, тренированный и выносливый Фэй увеличил скорость боя, и пробил, наконец, оборону противника. Его твердая пятка ударила в грудь монаха, и выбросила его на край круга.
Монахи одобрительно загудели.
Противник Фэя поднялся и бросился вперед. Широкие рукава бойца хлопали справа и слева от Фэя. Монах был очень силен, и Фэю казалось, что его бьют крепкими твердыми жердями. В свое время его учили встречным ударом ломать бьющую его палку. Улучив мгновение, Фэй подставил свой закаленный во многих боях локоть под стремительно летящее запястье монаха.
Контрудар достиг цели, и лицо противника исказилось от боли.
Монах, впрочем, быстро оправился и атаковал Фэя хлесткими ударами ног, от одного из которых тот кубарем полетел на землю.
Мгновение и бойцы опять стояли, чуть пригнувшиеся и готовые к нападению.
Ведущий издал гортанный звук, означающий окончание боя, и Фэй отступил, кланяясь противнику.
Поклонившись ведущему, Фэй подошел к Ли, сопровождаемый уважительными взглядами монахов.
Силен, как леопард. – Сообщил он другу свое мнение о противнике. – Еще немного и он сломал бы мне руку или ногу.
Я думаю, ты бы этого не допустил.
Главное, я не потеряю здесь времени. Эти отшельники знают многое. Видел, как он бьёт ногами? Нас этому не учили.
Думаю, он еще не из сильных. Следует взять у них лучшее, ну, и ты будешь при деле.
А ты разве не собираешься..
Собираюсь. Каждый день на этом месте. Но, – это не главное. Ян-ши сегодня утром отправился обратно в столицу. И еще: ты знаешь, кто здесь в монастыре?
Ну?
Сыма Цянь{45}. Мы встречаемся с ним сегодня вечером.
А кто это?
Ли с сожалением покачал головой. – Нет, ты неисправим. Не знать Сыма Цяня! Его имя останется в веках. Он – придворный астролог и главный летописец Империи.
Да ну?… - Фэя трудно было чем-то смутить. – Что-то вспоминаю. Вы были с ним в монастыре летающих монахов. Пусть напишет про наш побег из столицы.
- Дел у него других нет, как только про нас писать! Пошли, неуч. Он пригласил нас обоих.
Спустя некоторое время оба друга сидели за низким столом в маленькой комнатке, и внимательно слушали немолодого человека с живыми, умными глазами. Сыма Цянь – официальный историограф императорского двора, рассуждал о временах правления Цинь Ши хуанди.
-…и, надо сказать, моря пролитой крови не пропали даром – страна объединилась и окрепла. Широкие дороги соединили провинции и столицу. Мы начали говорить и писать на одном языке…
При этих словах великого историка, Ли не мог не уловить прозвучавшей в них горечи. И он хорошо знал причину ее появления. Выжигая государственную скверну и инакомыслие каленым железом, кровавый император принял к действию указ, предложенный его министром Ли Сы. Согласно этому указу сожжению были преданы тысячи конфуцианских книг и рукописей. За ними в огонь последовали сотни ученых, осмелившихся нарушить указ и попытавшихся спасти книги от уничтожения. Погибли философские рукописи «ста школ»{46}, стихи, поэмы, умы, составляющие гордость государства.
- Да, мои юные друзья. – Прочитал летописец понимание в глазах Ли. - Было и плохое. Погибли древние знания…. Но, кое-что удалось спасти. Ваш отец, господин Ли, просил меня передать Вам для ознакомления несколько древних рукописей из нашей библиотеки. Речь в них идет о путешествиях в восточные моря. Я думаю, этот выбор определили война в Чаосяни и необходимость укрепления наших восточных границ.
А господин Главный советник ничего не говорил о нашем участии в этой войне? – Не замедлил спросить нетерпеливый Фэй.
Мне кажется, об этом стоит спросить самого Главного советника. – Неуловимо улыбнувшись, ответил Сыма Цянь. – А еще лучше – обратиться к Сыну Неба. Он один определяет места, в которых нам надлежит пребывать. Что же касается рукописей – они здесь, со мной.
Наклонившись, он достал из небольшого ларца свернутые в тубы, зачехленные рукописи и протянул их друзьям.
Ли бережно взял в руки древние раритеты.
Изучите их внимательно. Времени у вас будет предостаточно.
«Он что-то знает, но не говорит» – Догадался Фэй, но вторично вмешиваться в разговор не стал.
Друзья откланялись.
Историк проводил молодых людей до двери, и вернулся к столу.
Масляный светильник потрескивал, слабо освещая комнату.
Фэй был прав: Сыма Цянь знал намного больше того, что позволил себе рассказать. Хорошо понимая, какая смертельная опасность угрожает юношам, он задумался в поисках выхода.
Долгие годы жизни при дворе Императора посвятили его во многие тайны Поднебесной.
Чистый душой человек, ученый-летописец впервые столкнулся с дворцовыми интригами, когда плохо разбиравшийся в людях министр-интендант предложил ему участвовать в заговоре против Ни-цзы. Сыма Цянь, сам не питавший симпатий к первому министру, тем не менее, публично возмутился, и незадачливый заговорщик чуть не лишился головы. Ни-цзы, получивший неожиданую поддержку со стороны молодого ученого, попытался было включить последнего в хитросплетения собственных планов, но быстро разобрался – что к чему, и интерес к честному Сыме потерял. Позднее летописец научился сдержанности и дипломатичности, но в дворцовых кознях участия по-прежнему не принимал.
