Окончательно одетая Зефирина, в сопровождении Плюш, Эмилии, Гро Леона, Пикколо и, на всякий случай, Аристофана, спустилась во двор гостиницы.
Фульвио и Мортимер ждали ее у кареты.
Решив прямо с утра применить на практике ночные советы мессира Макиавелли, Зефирина одарила князя, своего мужа, ослепительной улыбкой, а герцога Монтроуза удостоила лишь вежливым кивком головы.
Онемевший Фульвио и удрученный Мортимер поднялись вслед за нею в карету, а Плюш и Эмилия заняли места в одной из трех хозяйственных повозок кортежа.
Несколько лье сидевшие в карете ехали почти молча, чему, впрочем, причиной мог быть слишком ранний час. Каждый из троих или дремал, или предавался собственным мыслям.
Даже Гро Леон, и тот молчал!
Сидя рядом с князем Фарнелло, напротив Мортимера де Монтроуза, Зефирина, расслабленная мерно раскачивающейся каретой, рассматривала затуманенным взором мелькавший перед нею пейзаж.
Даже ясное утреннее небо вызывало у нее восхищение, которое с некоторых пор она испытывала вообще к Италии. Как прекрасны залитые солнцем поля и равнины, окружающие Флоренцию! Отчего Зефирину так трогало очарование этих земель, которые она должна была бы ненавидеть?
Она уже полюбила Ломбардию с ее мирно плывущими по синему небу барашками облаков, и вот теперь, в золотистом сиянии флорентийской Тосканы, Зефирина чувствовала, как ослабевает ее воинственный пыл.
Источником этой волшебной перемены был вовсе не человек, сидящий рядом с ней, а божественный ландшафт, по которому неслась их карета.
Между тем время было еще зимнее. Во французском королевстве крестьяне еще дрожали в своих хижинах, а богатые синьоры согревались у жарко натопленных каминов. Здесь же поля, хотя и не позеленели еще от всходов, но вовсю сверкали в теплых солнечных лучах. В зелени листвы виднелись розовые деревеньки, и не будь этих ужасных кондотьеров и испанской солдатни, разъезжающих верхом в своих кольчугах, Зефирина никогда бы не подумала, что полуостров оккупирован иностранной армией.
Видя долины, реки, кружевные силуэты кипарисов, целые рощи трепещущих на ветру ив и гордо высящиеся на холмах башни феодальных замков, Зефирина начинала лучше понимать творения современных художников, которые она для себя открыла на стенах палаццо Фарнелло и чьим талантом восхищалась. Этот земной рай, расцвеченный в голубые, розовые, зеленые и золотые тона, то и дело вызывал в ее памяти имена Боттичелли, Фра Анжелико, Рафаэля, пока еще мало известного во Франции.
Лицо Зефирины осветила очаровательная улыбка, сделавшая ее похожей на модели этих художников. Неожиданно вырванная из своих грез, она вздрогнула.
– Мы приближаемся к папским владениям! – произнес стальной голос князя Фарнелло.
– О, значит, мы скоро переедем через исторический Тибр! – отозвался герцог.
Бросив взгляд на Зефирину, князь произнес:
– Он станет нашим Рубиконом! Alea jacta est! Жребий брошен!
Зефирину охватило волнение. Но причиной тому были отнюдь не утешительные слова князя. Она почувствовала, как к ней под юбки пробирается мужская нога. Чье-то колено уже касалось ее собственного. В момент дорожных встрясок оно отдалялось, но потом победоносно возвращалось. Опустив глаза долу и приняв позу мадонны, Зефирина пыталась угадать, кто из двух почтенных господ предпринял наступление. Видя, что князь Фарнелло сидит, прислонившись головой к дверце кареты, молодая женщина отбросила все сомнения. Приняв во внимание направление атаки, она поняла, что это может быть только герцог Монтроуз.
– Нам придется спуститься к реке и въехать на паром; разумнее выйти из кареты… – заявил Фульвио, – …но если вы устали, мадам, мы устроим так, чтобы вы не выходили…
С выражением полной готовности подчиниться Зефирина ответила:
– Нет, монсеньор, мне было бы неприятно создавать неудобства вашим людям, я сделаю то же, что и вы, наша светлость…
Не перестающий изумляться, Фульвио смотрел на Зефирину, как на неведомое ему существо.
– И все же, миледи, если ваша милость боится простудиться, мы безусловно сможем, монсеньор и я, удержать лошадей, – предложил Мортимер.
Зефирина сухо оборвала его:
– Благодарю вас… я пока еще не лишилась сил…
Колено герцога под юбками как будто замерло в нерешительности. Но теперь атаку предприняла Зефирина. Успокоенный Мортимер снова продвинул ногу. В какой-то момент Зефирина, улыбаясь мужу, позволила красавцу англичанину прижаться к ее ножке. Более того, она пылко ответила ему тем же.
Поглощенная этим занятием, она не прислушивалась к разговору мужчин. Солнце, начавшее к этому часу уже пригревать, заставило их наконец разговориться.
В который уже раз Зефирина задавалась вопросом: «Не Мортимер ли был тем незнакомцем на пляже?»
– Что вы об этом думаете, мадам?
Фульвио слегка повернулся к Зефирине.
Но она ничего не думала, поскольку не слышала, о чем они говорят.
– У меня… нет своего мнения об этом… – ответила молодая женщина.
«Нет мнения? У вас?!» – казалось, говорил проницательный взгляд Леопарда.
– Что ж, если княгиня не может высказаться, милорд, – продолжил он, – то сам я готов согласиться, что ваше видение нашего времени вполне справедливо. За один век человечество шагнуло по пути прогресса дальше, чем за десять предыдущих веков. Осмелившись оттолкнуться от берега, человек отправился в плавание к новым землям, взять хотя бы Магеллана или Америго Веспуччи, флорентийского мореплавателя, которым мы все так гордимся и который совершил несколько путешествий в Новый Свет… Знаете ли вы, мадам, что знаменитый картограф из маленького городка Сен-Дье, что в герцогстве Лотарингия, использовал собственное имя Америго, чтобы обозначить им Новый Свет? Америка… или, как у вас говорят, Америк.
При этом вопросе Зефирина лишь кивнула головой, в то время как одна из ее маленьких ножек оказалась в нежных тисках английских щиколоток.
Увлеченный своей речью, Леопард явно не замечал того, что происходит между женой и гостем, и продолжал излагать свои мысли в надежде увлечь герцога:
– Не следует забывать и других, Пинцона, Верацано, Кабраля, Себастьяна Кабо, который недавно снова отправился в Америку. Я всеми ими восхищаюсь; иногда, как и вам, милорд, мне хочется бросить всю эту цивилизованную жизнь, снарядить корабль и отправиться на поиски неизведанного.
– Это верно, монсеньор, но разве не печально, что, несмотря на небывалый прогресс, человек остается беспомощным перед лицом такого чудовищного бедствия, как чума, способная погубить население целого города? У нас в Лондоне случилось три эпидемии чумы за десять лет, унесших двадцать тысяч жизней.
