Капитолина Антоновна позвонила в колокольчик и велела позвать к ней Таню.
Вошла Таня. В черном шелковом платье и с почти такого же цвета волосами, туго собранными в узел на затылке, она была похожа на монахиню. Дрягалов за этот год несколько раз виделся с ней, мельком, правда, – Таня приходила навестить подругу. Но Василий Никифорович не лез к гостье с разговорами и шутками, не напоминал даже об их заговоре троих, а только раскланивался да бурчал какие-то слова приветствия.
Вот и теперь они сдержанно раскланялись.
– Я вот что, Татьяна Александрова, пришел… – начал Дрягалов с трудом, – спросить хочу, как бы вы отнеслись, если бы я пошел к вашей матушке… поговорить с ней… в общем, попросить у нее… руки вашей…
Таня отвечала спокойно, однотонно, как псаломщик, стараясь хотя бы интонацией голоса не обидеть собеседника:
– Василий Никифорович, если помните, я не девица на выданье, чтобы просить моей руки у родителей, а вдова. И даже если серьезно обсуждать ваше предложение, то делать это следует не ранее еще, чем через год, как вы сами понимаете.
Дрягалов не находился, что бы говорить дальше. Вроде бы ему не ответили «да», но, к счастью, не сказали и «нет». И он теперь страшился, как бы какою неловкою своею репликой ему не спугнуть вроде бы появившуюся призрачную надежду.
Тут вмешалась Капитолина Антоновна:
– Вот что я тебе скажу, матушка: тут ведь какое дело? – всякая невеста для своего жениха родится. Ты, Татьяна, верно, родилась не для Антоши. – Барыня промокнула платком глаз. – Видела я – не любила ты его: так уж, мирилась, поскольку закон велит. А Василь Никифорыч тебе пара подходящая. Это я верно говорю! Он вроде тебя – молодец лихой! Бедовый! Думать нечего тебе: соглашайся! Жена без мужа – всего хуже. Чего тебе, как Руфи, при свекрови сидеть… – И добавила, припомнив тут же еще одно недоразумение: – А по трауру уж не переживай. Я тебе отменяю траур – мать мужа покойного! Имею право! Будет с тебя и года.
Слово было за Таней. Капитолина Антоновна и Дрягалов смотрели на нее, ждали,что она ответит.
Не в Таниных правилах было ломаться, чиниться, изображать из себя мученицу, вынужденную по чьей-то прихоти принимать тяжелейшее решение. Она уверенно посмотрела в самые глаза Дрягалову и ответила:
– Я согласна стать вашею женой, Василий Никифорович.
Дрягалов растерялся гораздо более, чем если бы услышал отказ в ответ. Его буквально распирало страстное чувство схватить сейчас Таню и расцеловать, как он это запросто делал по какому-нибудь поводу со своею невесткой, но в данном случае он такой фривольности допустить не посмел: Таня – не Алена… это совсем другое дело… с ней такое не выйдет. И он, неловко подражая приемам благородных господ, взял Танину руку двумя руками и, будто получив архиерейское благословение, аккуратно приложился к ней губами.
Переживая, как бы какой злой рок не вмешался и не переменил его счастья, Дрягалов поспешил отвести Таню к венцу. Они повенчались вскоре после Крещения там же у единоверцев, где и Дима с Леночкой. Устраивать шумного веселья по этому поводу они, естественно, не стали.
Еще до венчания Капитолина Антоновна настояла, чтобы Дрягалов после женитьбы перебрался к ним – на Таганку. Вначале Василий Никифорович воспротивился было: да что я призяченый какой! да я могу поставить для молодой жены особняк почище, чем у Морозова с Рябушинским! лучшему архитектору поручу! Не без труда Капитолина Антоновна убедила его, что в примаках он у них не будет, потому что дом-то бесхозный, в сущности: приходи и будь хозяином, говорила она. Дрягалов согласился. Но, прежде чем переселиться на Таганку, он выкупил и исключительно отремонтировал и обставил третий этаж – над квартирой Потиевских. Таким образом, единая их квартира теперь занимала два этажа из трех. В этот верхний этаж Дрягалов переехал не один: он перевез сюда полдюжины челяди и – к неописуемой радости Тани и Наташи – свою малолетнюю дочку Людочку с ее нянькой Зиной.
Людочка уже подросла – она бегала по всему дому и все старалась как-нибудь напугать старую барыню.
Жизнь пошла своим чередом. Днями Дрягалов пропадал в магазинах, вечера проводил в кругу своей новой большой семьи.
Где-то с весны Дрягалов, Таня и принятая в их заговор Наташа стали иногда скрытно от Капитолины Антоновны о чем-то шептаться. Потом Дрягалов куда-то уезжал на несколько дней, после чего заговорщики принимались шептаться еще дольше и таинственнее. Потом Дрягалов снова уезжал на сколько-то, и снова они втроем что-то горячо обсуждали, таясь от Капитолины Антоновны.
А однажды в начале лета произошло вот что. Как-то ранним утром в комнату к Капитолине Антоновне явились все сразу – Дрягалов, Таня, Наташа, Ульяна Николаевна и Ирина Николаевна. Они предложили Капитолине Антоновне поехать им всем сегодня прогуляться за город. Барыня очень удивилась – что бы это значило? – но согласилась.
Когда все расселись в просторной коляске и тронулись в путь, Капитолина Антоновна, естественно, начала расспрашивать: куда же именно они направляются? в какие дальние дали? Все помалкивали в ответ, лишь слегка посмеиваясь. Одна Наташа, умевшая объясняться с бабушкой во всяком случае, даже когда Капитолина Антоновна была не в настроении, что-то ей отвечала.
– Бабушка, скоро сама увидишь, – уклончиво говорила она.
Когда коляска выехала на Большую Калужскую, Капитолина Антоновна смекнула, что ее везут на дачу.
– И чего скрытничают? Великое дело! – бурчала она на своих спутников. – Прямо первый раз на дачу поехали!..
Но вот путешественники миновали Беляево, оставили позади и самый поворот на дачи. Оказавшись теперь на почти безлюдном просторе, кони понесли шибче.
– Да куда же мы? – всполошилась Капитолина Антоновна. – Далече ли поехали-то?
– Да не особенно, бабушка, – сдерживая смех, объясняла Наташа, в то время как все прочие в коляске, отвернувшись, от души смеялись. – Отдыхай. С хорошими попутчиками дорога вдвое короче, верно ведь?
К обеду где-то путешественники подъезжали уже к Калужской губернии. Капитолина Антоновна как будто уже давно о чем-то догадалась: она с интересом вглядывалась в какие-то знакомые ей смолоду места, кивала головой, припоминая, верно, всплывавшие в памяти давности, что-то шептала про себя.
– Ну, молодцы, уважили, – наконец, сказала она. – Я уж не думала, что когда-нибудь выберусь на родную сторонку. Хоть напоследок побывать…
