Алексей Войтешик - Свод (СИ)

Как только он оценил состояние господ и наличие в их экипировке запотевших бутылок, тут же настроение банщика приняло празднично-торжественный оттенок. Он закрыл дверь, дождался, пока паны избавятся от одежды, и тут же шугнул водой из небольшого деревянного черпака на раскалённые камни в банной топке.

Англичанин съёжился, но, глядя на то, как молодые паны начали дружно укладываться на лавки, последовал их примеру. Юрко жестами объяснив иностранному пану, чтобы тот лежал неподвижно, достал из ведра с горячей водой парящие веники, встряхнул их и передал Савицкому и Войне. Один он оставил себе. Разумеется, Ричи понял, что за испытание его ожидает, но, дабы не показывать молодёжи своей слабости, он только покрепче сцепил зубы.

Снова зашипела вода на камнях, и кисти его рук невольно сжались в кулаки. Они будто мёрзли в этой адской жаре. Свод задержал дыхание и приподнял голову, с удивлением отмечая, что крепыш Якуб и худощавый Матей с нескрываемым удовольствием стали избивать себя этими …гербариями.

В это время Юрко, подмигнув молодым панам, тоже с шумом встряхнул над англичанином распаренные дубовые ветки. Испещрённое многочисленными шрамами тело иностранца покрылось гусиной кожей. Свод снова поднял голову и посмотрел на Якуба.

Тот нещадно лупцевал себя, рычал как медведь и, перехватив вопросительный взгляд англичанина, выкрикнул:

— Доверьтесь мне, Свод. С вами ничего дурного не случится. Лежите и терпите. Только терпите, сколько сможете. Тогда после бани вы на несколько мгновений почувствуете, что душа ваша чиста, как у ребёнка. Это того стоит, …давай, Юрко!

Свод зажмурился. С первых же ударов англичанину показалось, что красноносый слуга Савицких вчистую содрал кожу на его спине. У англичанина перехватило дыхание. Вдыхать не позволял жар парной, а выдыхать обжигающая боль, разливающаяся по всему телу.

Слава Богу, первая пытка была недолгой. Короткий перерыв с обливанием водой, приправленный прохладным квасом и вином быстро восстановил силы англичанина.

Якуб оказался прав. Если первая атака слуги с веником была просто невыносимой, вторая, после отдыха, показалась куда как приятнее. После третьего же похода в парную, Свод с неудовольствием узнал, что париться уже больше не нужно и пришло время мыться…

Холодный, туманный вечер теперь совершенно не казался иностранцу неуютным.

Напротив, Ричи чувствовал, что сейчас готов обогреть теплом своего, парящего тела, чуть ли не весь мир. За время, когда они шли к замку, дрожь осенней ночи так и не успела пробраться к нему под одежду. Они ещё немного постояли меж каменных колонн, вдыхая чудный запах опавшей листвы, смешанный с дымом далёких, невидимых костров.

Вскоре на порог вышел старый слуга Адам и, поклонившись, позвал господ в дом. У большого стенного камина их ждал богатый стол и …снова вино.

Увидев бутылки, Свод, вяло возразил:

            — Якуб, — мне сейчас так хорошо! Я вот думаю, а стоит ли портить вечер таким обильным употреблением вина?

            Война тут же перевёл слова англичанина озадачившемуся Савицкому и по лицу того Ричи сразу понял, что никто и ничего портить и не собирается. Вскоре Война перевёл Своду буквально следующее:

            — Вам, Свод, ещё повезло, что отца нет дома. По случаю приезда таких высоких гостей, у нас в доме обычно пьют не из бокалов, а из шапок!

            Очень скоро англичанину представилась возможность оценить то самое дивное умение пить шапками, передавшееся по наследству лихой молодёжи. Дошло до того, что поздно ночью подняли и напоили даже слуг. И, если старик Адам всё норовил подняться из-за стола, всё же вокруг паны сидят, то Юрко накачали так, что тот, на свою беду, начал показывать, как пан Матей, когда проездом сюда заезжал на ночлег радивиловский итальянский театр, танцевал с той иностранной панной, что показывала в действе царевну.

Слуга так увлёкся кривляньями, что молодой Савицкий, не выдержав подобного нахальства, схватил саблю и стал гоняться за ним по дому. Думается, пан Матей так и зарубил бы перепившего Юрко, если бы тот не упал на колени и вымолил-таки у него прощения.

Заплаканного и раскаявшегося слугу в наказание связали, и приказали Адаму не трогать до утра. Потом допили оставшееся вино и отправились спать.

Само собой, после такой ночи утро у панов не задалось. У всех с перепою страшно трещали головы. Не без удивления обнаружили под охраной Адама связанного Юрко. Пан Матей сильно удивлялся полному такта рассказу Адама о том, как накануне бедный Юрко едва не расстался с жизнью.

Вспомнив причину своего вчерашнего гнева, пан Савицкий не стал углубляться в подробности своих деликатных воспоминаний, а великодушно приказал Адаму освободить окончательно раскаявшегося Юрко и налить тому вина прощения ради. За подоспевшим завтраком паны и сами с удовольствием причастились. Само собой, после этого всем стало заметно легче.

Свод, едва только отступило похмелье, поймал себя на мысли, что в эту ночь, он несмотря ни на что, прекрасно отдохнул. Всё же, что ни говори, а Война оказался прав, баня отличное лекарство для тех, кто отягощён разного рода воспоминаниями.

Как ни хорошо было у Савицких, но в полдень гости засобирались в дорогу. Пан Матей по этому случаю, был просто безутешен.

            — Куда вы, — отговаривал он их, — поедете сейчас, и будете спать в каком-нибудь габрейском местечке[26]. А так завтра бы, с самого утра, …а Якуб? Ведь выезжая с рассветом, добрались бы куда как дальше?

            Свод прекрасно понимал, какие цели преследует молодой хозяин имения, приводя веские доводы по поводу переноса их отъезда, однако в глазах Якуба Войны ясно читалось: «Прости, мой друг, но чтобы ты не сказал, нас ждёт дорога».

            Савицкий был прав. Вечер застал их у какого-то еврейского местечка. Из-за воспоминаний о весёлой компании, или о том, что пан Матей как-то уж очень нехорошо отзывался о том, где им придётся сегодня спать, поезд пана Войны проследовал мимо этого селения. Не заставила себя долго ждать и ночь.

Их поезд остановился посреди небольшой деревеньки. На постой попросились к русскому священнику, живущему «греческим законом»[27]. Свод, обознавшись в полутьме, полным почтения голосом поприветствовал попа «миссис», что ничуть не обидело святого отца, не знающего английского. Впрочем, виной тому было только нежелание правоверных священников обучаться иным языкам.