Кровавый ужас! Творились дела и еще более отвратительные, о чем сохранилось достаточно печатных сообщений; но все это выходит гораздо безобразнее в рассказах посторонних людей; те же, кто это проделывал, были движимы наивной верой, и в сущности было даже нечто прекрасное в их безграничной преданности высшим силам, для выражения которой они ни перед чем не останавливались; природа была так необъятна и непонятна, а люди так простодушны. Прекрасно было преклонение дикаря перед огнедышащей горой и солнцем, этими великими чудесами природы, на которые цивилизованный человек глазеет равнодушно: природа еще владела его сердцем, а не была вне его. Правда, и зверь еще был силен в нем, но разве в современном цивилизованном человеке зверь окончательно умер?..
Несмотря, однако, на все старания и жертвы, дурные предзнаменования не ослабевали, и в действительности оправдались в еще большей мере, чем ожидалось.
И вот, на фоне всех этих зловещих явлений в природе и напряженной тревоги самих ацтеков, в них все больше укреплялась вера во второе пришествие Кецалькоатля.
К древним священным преданиям, передаваемым из рода в род и поддерживаемым жрецами Кецалькоатля, его храмами и изображениями, к преданиям великим, но далеким, понемногу присоединились новые, неизвестно откуда бравшиеся слухи. Они носились в воздухе, рождались словно сами собою, от дыхания уст людей, как это бывает среди примитивных народов, – расстояния велики, а память коротка! И слухи все росли и крепли: Кецалькоатля уже видели воочию!
Говорили, что он уже на берегу, где-то на дальних островах, и прибытие его на материк только вопрос времени. Да, да, пусть прибудет! Чем скорее, тем лучше! Вицлипуцли жесток; даже тот, что усерднее всех пекся о жертвоприношениях ему, сам Монтесума, верховный жрец и полководец, не мог не вздыхать, не тяготиться прожорливостью божества; пусть же скорее приходит более кроткий бог!
Прошло десятка два лет, пока вести о появлении белого человека (Колумба) достигла Теночтитлана, наподобие того, как свет звезды достигает иногда земли, когда самой звезды уже не существует больше. Колумб успел умереть к тому времени, когда Кецалькоатль, наконец, догнал слухи о себе, распространявшиеся с островов на материк, и явился к ацтекам уже не в образе мореплавателя Колумба, а в образе завоевателя Эрнана Кортеса.
Волнение, вызванное появлением Колумба, скоро улеглось, как круги на воде от брошенного в нее камня; он не сумел отличиться, как другие после него, да и те, с кем он вошел в сношения, не представляли серьезного интереса. Туземцы, встреченные им на коралловых островах, среди береговых рифов в океане, были только бедные пожиратели крабов, неимущие, слабые, неспособные даже на проявление большого восторга; и все же встреча вышла величественная; настолько-то они все-таки были приобщены к цивилизации, чтобы понять, кто явился к ним в тот день, когда с моря прокатился гром и среди бела дня сверкнула молния, а три крылатых чудесных существа обогнули остров с севера и остановились под защитой западного берега, – сам давно обещанный им Кецалькоатль!
Величественные впечатления ослепили и поразили тех, кто оказался в силах смотреть и воспринимать, ибо большинство показало слепой тыл и бегом бросилось в кусты. Женщины, как всегда созерцавшие издали украдкой, что творилось в мире мужчин, порешили, что на этот раз несомненно случилось какое-то большое несчастие, – может быть, море разбилось вдребезги о рифы? Вот ужас!..
Нашлись также, как всегда, смельчаки из тех, кого непреодолимое любопытство может увлечь заглянуть даже в пасть самой смерти, лишь бы увидеть ее добычу; такие остались на берегу и даже пошли навстречу богу и его свите, когда те высаживались на берег. Когда первое волнение улеглось, и они в состоянии были видеть все ясно, то пришли в настоящий восторг, как всегда, когда люди делают заключение о неведомых явлениях, руководясь знакомыми представлениями: да, ведь это же большие челны, дивные, невероятно огромные челны: просто глазам не верится, а все-таки челны, без сомнения!.. На них росли деревья с крыльями, которые теперь складывались; высота деревьев была такая, что до верхушки их не могла бы долететь стрела, пущенная из лука. И вдруг, челны выбросили из своих утроб детенышей, диковинных малюток, которые оттолкнулись от матерей и, барахтаясь, поплыли к берегу. Было вполне понятно, что боги, явившиеся с океана, живут в больших челнах и возят с собою громы и молнии, – богов по этим приметам и узнают! И вот, сейчас люди увидят самого Кецалькоатля!..
Он ступил на берег; за плечами у него развевались дивные пестрые крылья, а лицом он был точь-в-точь таков, каким представляли его себе все люди от мала до велика: светлое и широкое, с густой золотистой бородой; никаких сомнений, это он! Глаза под цвет неба, крылья под цвет моря, зеленоватые с отливом лазури, как крылья гигантского навозного жука… И то сказать, чем жук не бог?.. В руке у него был длинный, длинный нож, но не из бамбука, а из чего же? Из пламени, из воздуха! Самый смелый из стоявших впереди туземцев поплатился за свое любопытство, когда дерзнул схватиться за этот нож, простертый к нему рукою бога в знак приветствия, – он сильно порезал себе об него пальцы.
Великие белые гости исполнили какую-то диковинную пляску: становились на колени, воздевали руки к небу, откуда только что явились, говорили хором, испуская громкие протяжные звуки, а самый высокий и белый из них воткнул свои крылья в прибрежный песок и приказал писать что-то на белых досках. Все это были совсем непонятные для дикарей церемонии, и меньше всего догадывались они о том, что с этих пор они уже не хозяева своего собственного острова.
Кроме крыльев, или как там назывались эти трепыхающиеся штуки, белые воткнули на берегу еще столб с перекладиной, на котором висел пригвожденный человек, очевидно казненный; это было только изображение, но совсем как живое, и в руках у белых дикари заметили подобные же орудия казни, с трупами, только размерами поменьше. Дикари качали головами…
У одного из качавших головой в носу было продето золотое кольцо, и белые гости заметили это…
Да, вот как они встретились, эти двое братьев после многовековой разлуки: один нагой, в чем мать родила, с душой ребенка, еще погруженный в сладкий сон в опочивальне матери-природы, другой – облаченный в кольчугу, закутанный в одежды, как требовали условия его жизни. Первый увидел во втором посланца небес, но обман зрения должен был скоро обнаружиться; второй явился с запасом искусственных иллюзий и обрел действительность, которой не оценил.
На всех островах, куда Колумб заходил впоследствии, его принимали за белого бога, пока он и в особенности его команда не постарались образумить туземцев. Колумб не был жесток с ними и даже, когда ему пришлось управлять открытыми им колониями в качестве вице-короля и губернатора, не превышал по тогдашним понятиям своих прав завоевателя, но ему самому не очень повезло. Он торговал помаленьку рабами из туземного населения, не оскорбляя современной морали; всюду, куда он являлся, он очищал землю от золота и сумел изменить отношение туземцев к этому желтому металлу, который до тех пор ценился ими только потому, что он своим цветом напоминал Кецалькоатля; теперь они поняли его действительную ценность, видя, как белые дрались из– за него между собой, дрались так ожесточенно, что невольно возникал вопрос: во что ценится рыжая борода по сравнению с тяжелым золотым песком?..
