Что бы ни говорила Уголек, долгий поход через сельву, болота и горы в поисках мифического колдуна просто не мог быть мирным, а наверняка приведет к очередным трудностям и превратностям судьбы, в которые он погрузился в тот злополучный день, когда ему пришла в голову дурацкая мысль проскользнуть зайцем в одну из трех каравелл, впервые дерзнувших пересечь Сумрачный океан.
Короткое пребывание в уютной деревне купригери было ни чем иным, как лишь небольшой передышкой, и злая судьба снова бросила Сьенфуэгоса в водоворот опасностей, подстерегающих снаружи.
Ступив на землю после долгих месяцев, проведенных на воде, Сьенфуэгос словно вернулся в грубую действительность и понял, почему столько женщин рождаются и живут посреди озера и не выказывают ни малейшего желания добраться до берега, почему с каждым разом всё больше мужчин не желают покидать дома на сваях, любуясь чудесными закатами, наслаждаясь теплыми деньками на рыбалке и жаркими ночами любви и улыбок.
Едва на востоке забрезжил рассвет, сопровождающие их три женщины затеяли церемонию подготовки к путешествию. Для этого их заставили раздеться донага, искупали в теплой воде и намазали душистым пальмовым маслом, сделавшим кожу мягкой, как шелк. После чего женщины стали терпеливо разрисовывать их тела магическими знаками, главным образом черной краской из плодов генипы и красной, из семян ачиоте.
Работа с белой кожей канарца не составляла особого труда, но в случае с африканкой художницы столкнулись с неразрешимой проблемой — черноты генипы было почти не видно, а красный цвет не выделялся с должной яркостью.
К сожалению, художественные навыки купригери не выходили за рамки базовых цветов, и потому, добившись хоть каких-то скудных результатов с Угольком, туземки решили компенсировать неудачу, вылив всю краску на Сьенфуэгоса. Когда они наконец остановились, на его мощном теле не осталось ни единого сантиметра натурального цвета.
Заметив, как на него смотрит Уголек, Сьенфуэгос замахал руками.
— Лучше молчи, — взмолился он. — Как представлю, что у меня сейчас за видок, сразу плакать хочется.
Но если бедняга посчитал, что его приключения на этом закончились, то очень скоро понял свою ошибку, поскольку под конец женщины вытащили из каноэ две огромных накидки из белых перьев и два аналогичных головных убора. Нацепив всё это, Уголек со Сьенфуэгосом стали похожи на пару длинноногих и нелепых птиц.
— Боже! — воскликнул канарец. — Неужели они хотят, чтобы мы шли в таком виде?
— С этой минуты вы — перелетные птицы, направляющиеся к Большому Белому, — ответил самая старая из купригери. — Мирные озерные цапли в долгом полете к тому, кого никто не видел, никто не слышал, и о ком никто не говорит, — ее тон был серьезным и не предполагал ответа. — Вы меня поняли? — спросила она.
— Хочешь сказать, что мы не можем ни с кем разговаривать? — удивился Сьенфуэгос. — А как же тогда мы узнаем дорогу?
— Будете спрашивать голосом птицы: «Яааа-кабо!», — заявила старуха. — Это единственный звук, который могут издавать паломники на враждебной территории: «Яааа-кабо! Яааа-кабо!». Прокричите это, и идите с миром. Вам укажут дорогу, но помните, что вы не можете произносить никакого другого слова или вмешиваться в происходящее рядом с вами. Вы — птицы.
— Вот дерьмо!
— Что ты сказал?
— Я сказал — дерьмо, — повторил Сьенфуэгос. — Из всех нелепостей, что со мной случались, эта — самая смехотворная. Кому еще может прийти в голову превратиться в птицу и летать в компании беременной негритянки?
— Таков закон, — ответила старуха. — А разве в твоей стране нет паломников?
— Не знаю, — честно признался канарец. — Наверное есть.
— Так вот, паломник, желающий путешествовать в безопасности, должен принять определенные условия. Те, которые налагает племя пемено, и в особенности мотилоны. С ними нужно держать ухо востро! Они ненавидят чужаков.
— Если все чужаки раскрашены подобным образом, меня это не удивляет!
Он в последний раз попытался воспротивиться идее отправиться в долгое путешествие по неизведанным землям в подобном виде, но купригери были непреклонны, снова и снова предупреждая, что в противном случае их жизнь не будет ничего стоить.
В конце концов, устав возражать, старуха с мелодичным голосом указала на зеленый холм примерно в четырех лигах и добавила, завершив спор:
— На этом холме начинается территория пемено, и теперь только от вас зависит — умрете вы или останетесь в живых.
Они без единого слова причалили к берегу, и Сьенфуэгос, даже ни разу не обернувшись, присел на камень и сказал:
— Надо было бы ответить, что лучше умереть достойно, чем жить с позором, но честно говоря, без свидетелей эта фраза теряет весь смысл... — он дернул руками, так что перья накидки затрепетали, словно крылья неуклюжего страуса, пытающегося взлететь, и мрачно добавил: — Похоже, в этом году карнавал наступил прежде времени.
— Я тебя предупреждала, что путешествие тебе не понравится, — заметила негритянка. — Уж больно плохо мужчины переносят, когда выглядят смешными... — и она не могла удержаться от улыбки, одновременно наклонив голову вбок. — А ты выглядишь уж точно как полный придурок.
— Ты тоже не красавица, с таким-то животом и в этих перьях, — недовольно цокнул языком канарец. — Может, стрелять из луков в нас и не будут. Но ведь есть же еще и камни!
Он тронулся в путь с такой неохотой, будто шел на бойню, но через несколько метров смешно подпрыгнул, снова помахал крыльями и звонко пискнул:
— Яааа-кабо! Яааа-кабо!
Его светлость капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе, владелец третьей части острова Гомера и богатого поместья в Калатаюде, дальний родственник короля Фердинанда и бывший муж Ингрид Грасс, теперь известной под именем доньи Марианы Монтенегро, едва не умер от сердечного приступа, обнаружив, что Алонсо де Охеда со своими приспешниками его нагло обманул, отправив обратно в Кадис, пока он думал, что держит путь к знаменитому острову с волшебным источником вечной молодости.
Его злость на тех, кто так гнусно над ним посмеялся, вскоре обратилась в гнев на самого себя. Ему хватило ума, чтобы признать — всё случилось лишь по его собственной вине.
Обратный путь в Испанию превратился в сплошную муку — виконта беспрерывно тошнило, а голова просто раскалывалась. Ему приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы не броситься за борт, положив конец бесконечным страданиям.
Любимая жена предала его, изменив с каким-то козопасом, больше похожим на обезьяну, чем на человека; когда же оказалось, что она готова следовать за ним на край света, отказавшись от всех благ, столь щедро подаренных ей судьбой, выставив мужа на посмешище перед всеми друзьями, капитан почувствовал себя настолько униженным, что у него остался лишь один способ сохранить достоинство — навсегда исчезнуть.
