— Я больна, бедна, одинока и стою одной ногой в могиле, — между тем продолжала слабым голосом Августа Гейндрих. — Вот и решила открыть вам всю правду. Ведь от других вы ничего бы не узнали. А вы имеете право знать! — Она закашлялась, прижав к губам кончик кружевного шарфа. — …Осмелюсь обратиться к вашей доброте, сударыня, и попросить немного денег… О, уже не на лечение, я ведь обречена… Я прошу на похороны. Неужели не заслуживает достойных похорон та, что своими руками когда-то похоронила вашу драгоценную РОДНУЮ малютку?!
— У меня нет денег, — отрывисто вымолвила Ольга Григорьевна. Ее взгляд упал на шкатулку с драгоценностями, и она наугад вынула оттуда колье с бриллиантами. — Возьмите вот это… Уходите.
Августа Гейндрих схватила подарок, жарко поблагодарила и удалилась чуть не бегом, словно опасаясь, что княгиня передумает.
Несколько минут несчастная женщина просидела неподвижно, безвольно свесив руки, опустив голову на грудь… И вдруг, как дерево, сломленное молнией, обрушилась на пол и зашлась в отчаянных рыданиях. Из ее груди вырвался короткий, пронзительный крик человека, падающего в пропасть. Столько лет прожито в обмане, во лжи, она никогда ничего не знала о своей настоящей дочке… Бездушная, алчная тварь унесла и тайно схоронила ее малютку равнодушными, продажными руками… Сбежавшиеся на крик служанки перепугались насмерть и бестолково носились по будуару в поисках воды, туалетного уксуса, нюхательной соли, сталкиваясь друг с другом и опрокидывая стулья.
Истерика прошла не столько от их стараний, сколько оттого, что княгиня вспомнила о съезжавшихся гостях. Только железная выучка светской женщины, умеющей беззаботно улыбаться, истекая кровью, помогла ей подавить рыдания. Прижав ко лбу смоченный уксусом платок, Ольга Григорьевна поднялась:
— Хватит на меня таращиться… Я еще не умираю! Подайте платье! Да не то, не то… Я надену синее.
Времени уже не оставалось, к дому сплошной вереницей подъезжали кареты, первые гости должны были появиться с минуты на минуту. Ольга Григорьевна мрачно наблюдала в зеркале, как служанки стягивают на ней платье из синего атласа.
— Побольше белил! — скомандовала она доверенной горничной, поправляющей ее прическу.
Но и белила не смогли скрыть следов бурных слез. «Гости Бог знает что подумают, решат, будто мы с мужем повздорили…» Она с неприязнью взглянула на свое отражение и горько усмехнулась. «Но нынче мне все равно, что подумают гости…»
Зинаида, блестяще сыгравшая роль умирающей чахоточной немки Августы Гейндрих, была чрезвычайно довольна итогом своего визита к княгине. Колье она удачно сбыла с рук и выручила за него две тысячи двести пятьдесят рублей. Эти деньги, а также ту тысячу, которую удалось выпросить у князя, Зинаида спрятала и, не тратя ни гривенника, прожила на хлебах у Элеоноры еще целый год. Когда же бывшая подопечная осведомлялась у нее о дальнейших планах, гостья неопределенно обещала:
— Вот добуду денег, тотчас съеду от тебя…
— Куда же ты поедешь, мамочка? — недоверчиво спрашивала Элеонора.
— В Москву, конечно, — небрежно отвечала Зинаида. — Может, открою там лавку со скобяным товаром или табачную… Дело знакомое.
Зинаида по-прежнему уповала на потайной сейф в своем бывшем жилище. Крохотный ключик, висевший у нее на шее вместо креста, жег ей грудь, ежеминутно напоминая о том, как подло ее выкинули из насиженного гнезда.
Она снова и снова одевалась нищенкой, закрывала платком пол-лица, марала щеки ваксой и слонялась по улице неподалеку от ворот дома, из которого ей пришлось бежать. Женщина вновь и вновь обдумывала самые фантастические планы, как проникнуть в дом — с сообщником или без оного, как не попасть в лапы новым хозяевам, а хуже — полиции, как, завладев добычей, ни с кем ею не делиться… Особенно делиться Зинаиде не хотелось. Сейф, наполненный деньгами, постепенно превращался для нее в навязчивый бред, и она, вполне вероятно, помешалась бы, выслеживая свое призрачное сокровище… Но ничтожный случай вселил в нее новую надежду.
Произошло это в мае тысяча восемьсот тридцатого года. Она, погрузившись в привычную прострацию, стояла с протянутой рукой напротив ворот дома барона фон Лаузаннера. К ней неторопливо подошел господин ниже среднего роста, скромно облачивший свою особу в потертый цилиндр, побитый молью сюртук и выцветший галстук. Мужчина положил на ладонь мнимой нищенке пятиалтынный и с ласковой улыбкой сказал:
— Вам незачем здесь стоять, голубушка.
— Это еще почему? — возмутилась Зинаида.
— Уж больно место не бойкое. — Он говорил без акцента, но слова произносил с небольшими запинками, как иностранец, хорошо выучивший русский язык. — Тут и прохожих нет почти, а если кто идет, то спешит по делу и взглянуть на вас некогда… Шли бы вы, голубушка, в порт. Там публика пьяная, а стало быть, щедрая.
Зинаида хотела надерзить чересчур заботливому господину, но в этот миг заветные ворота открылись и из них выскользнула молоденькая девушка, в которой бывшая хозяйка публичного дома с изумлением признала одну из своих воспитанниц-сироток. Она звала ее Матильдой — заносчивая сводня всему своему персоналу непременно давала звучные иностранные имена.
Девушка тем временем, не обратив внимания на нищенку, зашагала вдоль по переулку в сторону порта.
— Спасибо вам за мудрый совет, господин хороший, — кротко поблагодарила Зинаида человека в потертом цилиндре и даже низко поклонилась ему. — Мне, дуре, давно бы сообразить место переменить… Я так и поступлю, как вы сказали…
Она бросилась догонять Матильду. Если бы ей пришло в голову обернуться, Зинаида увидела бы, что любезный господин смотрит ей вслед, прищурив один глаз, лукаво улыбаясь.
— Мотька, стой! — Она схватила девушку сзади за плечо и, задыхаясь от быстрой ходьбы, оперлась на него.
— Что такое?! — в ужасе закричала та, вырываясь. — Я позову квартального!
— Разуй глаза, дуреха! — Зинаида сорвала с головы платок и обтерла им лицо, измазанное ваксой.
— Зинаида Петровна? Мамочка… — оторопела Мотька. — Так вас не арестовали?
Не тратя времени на объяснения, Зинаида потащила свою пленницу к стоянке извозчиков. Втолкнув растерявшуюся Матильду в коляску, она велела девушке сидеть смирно и засыпала ее вопросами.
— Что ты делала в доме этого немца?
— Я там служу…
— Кем это?
— Горничной.
— Ты же неумеха безрукая! — не выдержав, ругнулась Зинаида. — Давно служишь?
— С месяц, примерно, чуть поболее…
— Кто тебя туда устроил? Не сама же пришла?!
