Ознакомительная версия.
Но лишь немногие из них знали, что выстрелы в Крапивной Пади, послужившие сигналом к выступлению, прервали нынешним утром жизни председателя поселкового совета коммуниста Ванькова и руководителя коммунистической ячейки, бывшего ссыльнокаторжного, петербуржца Авилова. И если об Иванькове кто-то и сокрушался (из казачьей семьи все-таки, только вот сбился с пути, связался с большевиками!), то об Авилове не вспомнил ни один человек.
Ждали окружного атамана Ивана Герасимовича Камова. Его в станице уважали. Одно время, еще до германской войны, он был окружным атаманом, славно воевал с немцами, домой вернулся Георгиевским кавалером, снова был избран окружным. В первые месяцы Гражданской войны Камов занимал нейтральную позицию, организовал в станицах округа производство зерновых, выгодно сбывал хлеб всем, кто получше заплатит. Он люто ненавидел адмирала Колчака, поскольку тот всячески противился развитию автономных государственных образований в Сибири и Дальневосточном крае. Во многом из-за этой ненависти он и подписал, в числе прочих казачьих атаманов, соглашение с большевиками о совместной борьбе с колчаковцами за казачьи свободы. И взялся за оружие. Автономию ему оставили, но вот в оперативном отношении он обязан был подчиняться командованию Красной армии. Уже это одно насторожило тогда Камова. А когда большевики взяли Читу, Иван Герасимович крупно призадумался и понял, что эта власть еще крепче вцепится в казачью глотку. Вот только разделается с главными врагами — и непременно вцепится!
В ноябре двадцатого войска Дальневосточной республики разгромили атамана Семенова, и Камов окончательно осознал: хотя его, как сторонника красных, громить никто, возможно, и не собирается, но стальная хватка над амурскими казаками сжимается с каждым днем, с каждой победой большевиков. А значит, пока есть возможность, надо эту хватку расцепить, вырваться из смертельных объятий!
Он втайне связался с Семеновым, который сидел в Японии, и заручился всяческой поддержкой опального атамана. Григорий Семенович говорил Камову, что самое главное сейчас — вонзить нож в спину Народной армии Дальневосточной республики, которая готовится к последнему штурму, захвату Приморья. Семенов обещал поддержку общественным мнением, возможно, добровольцами, но вот о деньгах и оружии как-то не заикнулся ни разу. Камов понял: придется надеяться только на себя.
Терять ему было нечего. Больше всего на свете он любил казачью вольницу, за нее дрался с колчаковцами, а теперь с ужасом видел, как прежние сподвижники на поверку выходят еще похлеще белых. Во многих станицах Амурского войска упразднялись станичные правления, окружных вообще осталось кот наплакал. Вместо станичных правлений вводились поселковые советы. Председателями, как правило, назначали самых вредных, самых рьяных врагов казачества, к тому же зачастую иногородних. Казаков обезоруживали, даже шашки теперь они должны были сдавать. Это шашки-то, с которыми казаки днюют и ночуют!
Чаша терпения перелилась через край, и Камов решился!
Станичники начали уставать, нервничали, нетерпеливо переминались с ноги на ногу. «Тридцатидворные» посовещались между собой, на середину крыльца вышел самый старший — семидесятитрехлетний казак Балалахов — и, как сумел, прокричал в толпу:
— Потише тама! Щас будут! Ишь, войско собралось, терпения нимало нету!
— Да чего терпеть-то? — возмущались казаки. — Взялись силой, так осиливать надо-ть! А то ведь энти красные-то, знамо дело, лишаями наросли на нас, промешкаем — тут как тут будут!
— Не будут! — прохрипел Балалахов. — Не дадено таперича им правов таких! Кончились их права! А вы не гомоните, бойцы, тоже мне, так вас разэдак! — Балалахов вернулся на свое место, сел, недовольно озираясь по сторонам.
Казачки пошумели еще минуту-другую, и вот в конце станицы показался посиденошный[24]. Он подбежал к крыльцу, перевел дух и выпалил:
— Едут! Иван Герасимович едут!
Все приосанились, замерли и устремили глаза в сторону Крапивной Пади, откуда, судя по всему, и должен был показаться окружной атаман.
Наконец, он показался. На кауром жеребце, в сопровождении двух казаков, он наметом подскакал к правлению и ловко спрыгнул на землю. Передав коня посиденошному, взбежал на крыльцо и сразу же обратился к казакам:
— Станичники! Власть коммунистов в нашем округе кончена!
— Любо! Любо! — зашумела толпа, но то была уже не толпа, которую недавно ругал старик Балалахов, а самое настоящее войско, дышавшее единым порывом и внимающее своему командиру.
— Отныне мы свободные граждане! — восклицал Камов, и его узкие китайские глаза казались пьяными от свободы. — За советскую власть без коммунистов! Это пока, там поглядим! Продразверстку долой! — этот лозунг особенно понравился казакам, они снова закричали, поддерживая своего атамана.
— Мы будем проповедовать свободную торговлю, — продолжал Камов. — Расширять и укреплять ее!
— Верно! Правильно! Надоело! — кричали казаки.
— Арестовывать только коммунистов, остальное население не трогать! Они такие же обманутые большевиками, как мы с вами!
— Не тронем! В обиду не дадим!
— Военных мобилизаций не будет! Хватит нашими жизнями завоевывать чью-то победу! Все коммунистические ячейки долой!
— Долой! — и этот могучий единый возглас эхом повторили вокруг тайга и горы…
Вспыхнувшее в Больше-Аринской, казачье восстание вскоре перекинулось на весь север Амурской области. К середине октября, освободив родной округ от большевиков, повстанцы перекинули военные действия в соседние земли края. В Больше-Аринской был создан уездный Совет без коммунистов. Большевики, доселе не уделявшие должного внимания проблемам казаков, всячески притеснявшие и унижающие вольных воинов, оказались застигнутыми врасплох и расплачивались за это самой жестокой ценой.
Спохватившись, в Больше-Аринскую спешно направили отряд красноармейцев из пятидесяти трех бойцов под командованием латыша Илмара Струда. С отрядом выехал и председатель следственной комиссии.
Отряд прибыл в Больше-Аринскую, когда около полусотни казачьих представителей волостей проводили районное собрание по организации самостоятельного уезда. О цели прибытия красноармейцев собранию известно не было. Но когда Струд потребовал запретить собрание и погрозил наложением контрибуции, казаки вспыхнули. Похватавшись за винтовки и шашки, они предстали в глазах чекистов весьма внушительной силой, и Струд не рискнул ввязываться в бой.
Ознакомительная версия.
