— Ах, нет тут никаких секретов; он за вас сильно напугался. Уж так он вас любит, барышня, так любит!.. Намедни звонила госпожа Русина. Она в Белграде, и неизвестно, когда вернётся в Штаты. У них и разговоров только о тебе и о тебе. Госпожа пытает: когда у вас свадьба с Эллом, а отец будто и не хочет вашей свадьбы. Господин губернатор остыл к нему; говорит, жадный, не даёт денег на славянскую общину. Как–то угощала их пельменями, а господин и говорит ему: сербскую общину надо расширять, еще пятьсот новых семей из Косово завезём на остров. А Элл возражает: община да община, прорва какая–то! Этак ваши сербы все деньги у нас поедят. А господин стращает Элла: подберётся к тебе желторотая саранча, — так он мексиканцев называет, — я посмотрю тогда, как ты запрыгаешь со своими деньгами.
— А что Элл? Он боится этих к, ано?
— Негров больше боится. Говорит, с мексиканцами найду общий язык; человек тридцать в охрану к себе возьму, — они верными умеют быть, — а вот негры… этих я боюсь. Теперь же вот, как вас ракетой подорвали, папаша ваш и вовсе испугался. Спит плохо. Всё сидит в кабинете и пишет. Его сейчас выборы беспокоят. Я слышала, как он сказал: Америка раньше России в тартарары полетит. Мигранты прихлынут к нам новой волной, она и закачается. С мигрантами цунами придут, ураганы разные, смерчи да потопы, и не такие, как прежде, а целые города с побережья снесут. Говорит, у Бога терпение вышло, долго он художества наши прощал, а теперь беды страшные нашлёт. Россию–то он уж наказал, а нам всё на будущее заготовил. Всё чаще ваш папаша об этом говорит, а я таскаю со стола да на стол угощения разные, а сама во все уши слушаю. Страшно мне становится.
Потом замолчала Жанетта, и надолго; любовно прибирала головку госпожи, — с выдумкой, как художник, как театральная парикмахерша. Потом неуверенно, сбивчиво заговорила:
— Тут человек один — не молодой, не старый, я его давно знаю, из наших он, косовский. Он сейчас по заданию вашего папеньки отряд ополченцев к полёту в Белград готовит, давно меня просил, чтобы вам его представила.
— Так в чём же дело? Я многих земляков своих знаю, и хоть втайне от отца, но бываю у них и в спортивном лагере, и на квартирах. Помогаю, чем могу…
— Мне известно, барышня. Говорят они — и как деньги вы им даёте и многосемейным помогаете. Но всегда опасаюсь, вдруг как папенька прознает и гневаться станет. Я уж и ребятам всем говорю, чтоб молчали больше, не подводили вас.
— Да не надо за меня бояться. Папа знает обо всём, о каждом моём шаге. Недавно он мне на мою благотворительность и на прочие расходы полезные сто миллионов долларов перевёл. И дедушка даёт. Что же до меня: все свои доходы от двенадцати пляжей и отелей, и от мебельных фабрик вкладываю на развитие двух лабораторий и на привлечение учёных из славянских стран. Элла хотела бы раскошелить, — он–то сказочно богат, — да не могу к нему подступиться. Теперь–то вроде и неудобно уж. Сильно его зашибло, и не знаю, когда поправится. Ну, а этого своего знакомого зови сейчас. Мы в его обществе завтракать будем.
Сходила Жанетта на свою половину и привела мужчину: не старого и не молодого, не малого ростом и не высокого, однако ладного, весёлого и на серба не очень похожего.
— Ёван Дундич, — представился он.
— Фамилия у вас звонкая и в сербском мире известная, но обличьем–то вы…
— Я серб, но отец мой с цыганскими кровями.
Жанетта добавила:
— А уж какой он патриот — сказать нельзя.
— Ну, ты, Жанна, помолчи, — грубовато прервал её Дундич. — Я в адвокатах не нуждаюсь.
Повернулся к Драгане, поклонился в пояс.
— Благодарить вас просили… земляки косовские: за всё, что для нас делаете. Господь не забудет доброты вашей, таких–то, как вы, он близко у своего престола держит. Мы все молимся за вас. И за вашего папеньку, и за дедушку, и за дядюшку Яна. Он для нашего землячества всю свою зарплату адмиральскую отдаёт, а мы и сами не сидим сложа руки. Почти все к делу приставлены, деньги за свой труд получаем. Женщины наши много детишек рожают. Мы роду славянскому не дадим заглохнуть.
Драгана качала головой, улыбалась. Служение своему народу было целью её жизни, она и своим островским славянам помогала, и здешних материковых не забывала. Сербскую общину многотысячную считала своей семьёй, радовалась, когда из Сербии и новые люди приезжали, помогала им вид на жительство, а то и гражданство получить. Здесь, в южных штатах, в лагерях спортивных и разных детских заведениях, боевое ополчение сербов готовилось. И каждый целью своей жизни полагал: освободить все земли, захваченные албанцами.
Дундич рассказывал о том, как они готовятся к полёту в Белград, какую операцию по освобождению косовской земли задумали.
— Но оружие? — восклицала Драгана. — Для такого дела новое оружие нужно. У наших ребят из физической лаборатории кое–что есть, но насколько оно готово? И дадут ли вам они его?.. Я вот поеду на остров и буду говорить с ними.
Дундич загадочно улыбался, в глазах его вспыхивал победный блеск.
— Есть у нас оружие. Есть.
— А если есть, то и я с вами поеду. Я буду драться на главном рубеже — на передовой.
Дундич посерьёзнел, насупился. В голосе его зазвучала тревога.
— А это уж, любезная госпожа, как я понимаю, ваш отец будет решать.
— А я что — маленькая? Я разве несовершеннолетняя?.. Вы меня в свой отряд запишите, и не каким–нибудь рядовым бойцом, а командиром… хотя бы младшим. И звание должны присвоить, для начала ефрейтора. А уж потом я в лейтенанты выйду.
— Будете у нас комиссаром, — пообещал Дундич.
— Когда вы отправляетесь туда, к нам на Родину?
— От вас с острова оружие ждём. Какое–то «Облако», а ещё лазерную пушку нам обещают. Этакая кроха, в карман уместится, а по вертолёту стукнет — он, как уточка подбитая, хлоп на землю. Вы там не видели такую пушку? От вас–то они, наверное, ничего не скрывают.
Дундич посмотрел на часы. Сказал:
— Вот только сейчас к вам на остров небольшой теплоход отошёл, триста молодых физиков повезли, — наши ребята говорят, что все они специалисты по лазерному оружию. Вам–то они всё расскажут.
Глаза Драганы загорелись, но тотчас и погасли. С печалью в голосе проговорила:
— Отец, конечно, всё знает, он и пригласил их, этих физиков, а мне ничего не сказал. Не доверяет. Считает несерьёзной, всякие тайны от меня заводит. Но я сейчас пойду к Эллу, он тоже должен знать.
Порывисто встала и пошла к Битчеру. Он лежал высоко на подушках, листал какой–то журнал. Книг, газет он не читал, но любил смотреть в них картинки. Особенно его интересовали журналы, в которых помещали красочные фотографии девиц. Увидев Дану, он поспешно сунул журнал под матрац. Дана поцеловала его в щёку и незаметно вынула из–под матраца книжку. Элл выдернул её из рук Даны и засунул под матрац с другой стороны. При этом недовольно проворчал: цензура. Драгана поправила одеяло, подушку, посмотрела ему в глаза.
