— Сесил об этом знает?
— Вряд ли. А если и знает, то не от меня, — ответила Молл в некотором замешательстве. — Нас с Сесилом больше ничего не связывает.
— В чем дело, Молл? — спросил с улыбкой Грэшем. — Чем ты не угодила милорду?
Молл нахмурилась, о чем-то вспоминая, а потом ее лицо расплылось в широкой улыбке.
— Знаешь, это была замечательная песенка, и в «Лебеде» все пришли от нее в полный восторг. Она мне сразу понравилась, и я купила ее тут же, на улице, а через три часа спела в первый раз.
Молл сунула Грэшему листок с неряшливо напечатанным текстом баллады, которую он принялся читать со все возрастающим интересом. Настроение Генри улучшалось на глазах.
— Знаешь, когда речь идет о Сесиле, я готов поверить чему угодно, но не до такой же степени. — Он изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица. — Нет, ну подумай сама, как можно вытворять такие штуки с трехногой козой и подсвечником? Подобные фокусы никому не под силу!
— Видишь ли, мы, поэты, отпускаем свою фантазию в свободный полет и даем ей полную волю. Эй, эта бумажка стоит денег! — возмутилась Молл, заметив, что Грэшем запихивает листок в карман.
— Включи его в мой счет, — добродушно откликнулся Генри.
— У меня есть еще кое-что, — сказала Молл. — Ведь Уилл Шедуэлл — твой человек?
— Мне думается, на данный момент у него нет хозяина. Разве что он теперь служит на посылках у дьявола. — Слова Молл заинтриговали Грэшема. — Так что ты знаешь о Шедуэлле?
— Сегодня я узнала о его смерти, а неделей раньше он ужинал здесь, в комнате Норфолка. — Отдельные кабинеты в заведении назывались в честь английских графств. Во всяком случае, так утверждала Молл, но Грэшем считал, что они получили свои названия в память о знатных посетителях, весело проводивших здесь время в обществе девиц легкого поведения. — Он ужинал вместе с Томасом Перси.
— У Томаса Перси были на шее четки? — поинтересовался Генри, сохраняя непроницаемое выражение лица.
— Возможно, Шедуэлл направлялся к тебе с какими-то новостями?
— Именно об этом я и подумал, — ответил Грэшем.
— В тот вечер Перси напился в стельку, а Уилл только притворялся пьяным, но на самом деле был трезв как стеклышко. Клянусь, он что-то задумал. Шедуэлл никогда не откажется от выпивки, если только он не занят каким-нибудь важным делом. А известно ли тебе, что он, помимо всего прочего, был сентиментальным старым дураком?
— Мне не представилось случая для подобных умозаключений.
— Уилл носил на шее золотое кольцо на цепочке, но знали об этом только те, кто видел его без одежды. Когда-то Уилл купил кольцо для девушки, которая стала его первой любовью. Она умерла молодой. Не знаю, что с ней случилось, да это сейчас и не важно, но Уилл никогда не расставался с кольцом. Оно служило ему талисманом…
— Эта романтическая история юной любви имеет какое-то отношение к моему делу? — грубо перебил ее Грэшем.
Молл задумчиво посмотрела на Генри.
— Не могу понять, как тебе удалось так долго прожить. Да, она имеет к тебе прямое отношение. Два дня назад в таверну заходил один головорез, и на его толстом волосатом пальце красовалось кольцо Уилла Шедуэлла!
Грэшем на мгновение застыл от неожиданности.
— И как зовут головореза?
— Сэм Фогарти. Во всяком случае, так он сказал. Здоровенный рыжеволосый верзила.
— Он говорит с сильным нортумберлендским акцентом?
— Ты его знаешь? — удивилась Молл.
— Полагаю, мы встречались, — уклончиво ответил Генри, и Молл стало ясно, что больше от него ничего не добьешься.
— Послушай, ты, откормленный бык, твой хозяин знает о долгах, которые ты делаешь в моих заведениях? — неожиданно набросилась она на Маниона. Внезапные перепады настроения случались у Молл довольно часто.
Манион поднялся с места и с ленивой грацией отвесил даме низкий поклон.
— Госпожа Молл, я иду туда, куда прикажет мой господин, и стараюсь остаться незамеченным, то есть ничем не отличаться от остальных посетителей. Недаром умные люди говорят, что коли приехал в Рим, так и веди себя, как подобает римлянину.
— Интересно, а что бы ты стал делать, оказавшись в Содоме? — ядовито спросила Молл. — Не понимаю, как ты можешь поощрять оскорбительные выходки своего слуги? — обратилась она к Грэшему.
— У Маниона куриные мозги, — добродушно откликнулся Генри, — а это значит, что думает он совсем другим местом, которое, к сожалению, гораздо больше по размеру. Я сделаю ему выговор, и он раскается в своей наглости.
Грэшем извлек спрятанный под плащом кошель, который с тяжелым стуком упал на стол.
— Ты щедр, как всегда, сэр Генри. Зачем такому богатому человеку играть в опасные игры лорда Сесила? Ведь ты ни в чем не нуждаешься?
— А может быть, это Сесил играет в мою игру? А у меня просто нет иного выбора, — ответил Грэшем и был в этот момент абсолютно искренен. — А еще потому, что больше всего на свете я боюсь умереть от скуки. Уж кому-кому, а тебе, старушка Молл, это чувство знакомо. Мы с тобой сделаны из одного теста.
Молл на мгновение задержала на нем пристальный взгляд.
— Вот именно. И скорее всего оба закончим жизнь на виселице или дыбе.
Некоторое время они сидели молча, думая об одном и том же.
— Что за отраву подают мне эти проклятые ослы?! — взревела неожиданно Молл и запустила кружкой в стоящего у двери охранника.
Бросок оказался метким: кружка угодила мужчине прямо в лоб и сильно его рассекла. В следующее мгновение через комнату со свистом пролетел нож и пригвоздил к двери рукав бедняги, который схватился рукой за рану на голове.
— Вот как надо наносить удар: быстро, внезапно и точно в цель, — с довольным видом сообщила Молл.
Между Грэшемом и Джейн не возникло разногласий по поводу визита во дворец Уайтхолл, где король устраивал представление театра масок. Джейн надела платье цвета изумрудной зелени, богато украшенное жемчугом. Оно сильно отличалось от прозрачных одеяний, которые так любили придворные дамы. Шею девушки украшало колье с крупным бриллиантом чистой воды. Некогда оно принадлежало леди Грэшем и не уступало по красоте и роскоши королевским драгоценностям. Генри, по своему обыкновению, облачился в черное. Но на сей раз его камзол был сшит из великолепного переливчатого атласа, подчеркивающего все достоинства фигуры, которая могла бы послужить образцом мужской красоты, На пальце Генри красовался перстень со знаменитым фамильным изумрудом семьи Грэшемов, при виде которого король Яков, обожающий драгоценности, зеленел от зависти и цветом лица вполне мог соперничать с окраской уникального камня.
