Этот язык в Париже известен под названием яванского.
Это даже не язык, а просто жаргон, на котором в Париже говорят все дамы полусвета.
Его можно образовать из всякого европейского языка, прибавляя к каждому слогу слов перед или после слогов ее, ва, ей.
Через два часа после этого Рокамболь знал уже все, что произошло в Париже, начиная с падения Лимузена и кончая чудесным спасением ирландки Дженни и ее сына.
В то время, когда они говорили по-явайски, к ним вошел губернатор Ньюгета и остановился, как окаменелый, на пороге.
Сэр Роберт смотрел то на настоящего, то на мнимого Рокамболя, но не мог ни слова понять из их разговора.
— На каком это условном языке вы говорите? — спросил он. — По-явайски, — ответил Рокамболь.
Тогда сэр Роберт вздумал проверить его слова и призвал одного арестанта, бывшего сперва в Индии и говорившего по-явайски.
— Дик, — обратился к нему губернатор, — говорите ли вы по-индийски (т. е. на хинди)?
— Так же хорошо, как и по-английски.
— А по-явайски?
— Отлично.
— Я призвал тебя для того, чтобы поговорить с этими джентльменами.
— Хорошо тебе было в Индии? — спросил Серый человек.
— Нет, — ответил Дик.
— Почему же?
— Так ты понимаешь, что они говорят? — спросил губернатор.
— Точно так, ваше превосходительство.
Когда Дика увели, то губернатор снова обратился к Рокамболю.
— Джентльмен, — сказал он, — вы бы лучше сделали, если бы во всем сознались.
— А!
— И, главное, сказали бы свое настоящее имя|, чтобы нам было можно представить вас поскорее в суд.
— И приговорить меня к смерти?
— Почем знать? — сказал сэр Роберт с обычным своим смехом. — Быть может, милость королевы распространится и на вас.
— Милость королевы?
— Да.
— Ладно, знаю я эту милость.
— Королева очень часто милует приговоренных к казни.
— А государственный секретарь Департамента юстиции не ратифицирует акта о помиловании, и вас все-таки вешают. Очень вам благодарен, ваше превосходительство.
— Вы вправе защищать свою жизнь, как вам угодно, — сказал сэр Роберт. — Покойной вам ночи.
Когда губернатор хотел уже уйти, то его остановил Мармузэ и потребовал, чтобы тот выслушал его.
— Что же вам угодно? — спросил губернатор.
— Чтобы меня освободили отсюда, так как я не то лицо, за которое меня принимают, — ответил Мармузэ.
— Это еще увидим.
— Смотрите, ваше превосходительство, не раскайтесь потом, я ведь буду искать удовлетворения.
Сэр Роберт почувствовал себя как-то неловко и вышел.
После его ухода Рокамболь сказал Барнетту, что часа через два его выпустят.
— Но, — сказал Барнетт, посмотрев на Серого человека с выражением глубокой преданности, — мне хоть бы и совсем не выходить отсюда.
— Полно, мой добрый друг, тебе надо уйти!
— Зачем же?
— Потому что ты здесь больше не нужен. Ты не говоришь по-явайски.
Затем Мармузэ обещал выдать ему двести фунтов стерлингов и велел ему прийти через три дня в кабак Ианстона.
Барнетт ничего не ответил, но внутренне поклялся служить Серому человеку и отдаться ему всей душой и телом.
Между тем сэр Роберт перевел Рокамболя и Мармузэ в такую комнату, где был устроен особенный аппарат, при помощи которого он мог слышать все, что они говорили.
Но, при всем его рвении и старании, и это не принесло ни малейшей пользы, так как оба арестанта разговаривали на таком языке, которого никто не мог понять.
Губернатор и Петерсон выходили из себя, но все-таки не могли ничего узнать.
В эту же ночь сэр Роберт был разбужен главным секретарем французского посольства, приехавшим лично требовать немедленного освобождения ошибочно арестованного друга.
Спустя полчаса после этого Мармузэ уже не было в Ньюгете, а сэр Роберт был в страшном волнении. Ведь Мармузэ мог потребовать от него значительного вознаграждения, и суд отнесется со всей строгостью к губернатору, столь опрометчивому в своих поступках. А сэр Роберт был ведь не богач. При этом он имел еще семейство…
Один только Рокамболь преспокойно улегся спать и не замедлил заснуть.
Выйдя из Ньюгета, Мармузэ нанял дом и лавку, находившуюся как раз напротив старого здания тюрьмы, затем повидался с аббатом Самуилом, который устроил так, что все главные начальники фениан собрались на сходку, где мисс Элен заявила им, что она только из-за Рокамболя, то есть Серого человека, перешла на сторону фениан.
Тогда фениане обещали освободить во что бы то ни стало Серого человека из Ньюгета.
Открыв напротив Ньюгета лавку и посадив туда Милона, Мармузэ купил старый план лондонских подземелий, вырытых заговорщиками против Карла, и, собрав всех своих в эту лавку, поехал к сэру Роберту, находившемуся в самом ужасном состоянии духа.
Как известно, английские законы ужасно строго относятся к тем, кто был виновником заключения невинного человека, и предоставляют этим последним требовать в свою пользу больших вознаграждений.
Так что в данном случае Мармузэ мог требовать громадных денег от сэра Роберта и окончательно разорить его.
После этого очень понятно, почему губернатор Ньюгета был в таком ужасном волнении.
Сэр Роберт только что сел за стол, когда его слуга подал ему карточку, на которой было написано: «Феликс Пейтавен, французский подданный. Стрэнд, гостиница „Три Короны“.
— Этот джентльмен очень желает вас видеть, — сказал ему слуга.
— Ах, дети мои! — проговорил сэр Роберт, посмотрев на дочерей со слезами на глазах. — Может быть, мое разорение вступает под наш кров.
Мармузэ, приехав к сэру Роберту, губернатору Ньюгета, сперва напугал его окончательным разорением, а потом, когда сэр Роберт начал вымаливать себе прощенье и при этом даже стал на колени, он согласился помириться с ним, но только с тем условием, что сэр Роберт позволит ему, Мармузэ, и его жене прожить несколько дней у него на квартире в Ньюгете, и притом, чтобы каждый вечер он имел бы возможность играть в шахматы с Серым человеком, который для этого должен приходить на квартиру к губернатору.
Как ни тягостно было это предложение, но так как сэр Роберт не рисковал ничем при исполнении его, кроме выговора, то он и решился исполнить желание Мармузэ.
Когда сэр Роберт проводил Мармузэ до самого подъезда и когда кеб последнего удалился, он проворно поднялся к себе, бросился на шею к своей жене и проговорил:
— Ах, моя дорогая, я думал, что мы уже погибли!
Тогда между отцом, матерью и дочерьми произошла маленькая, вполне трогательная семейная сцена.
Устроив все дело с губернатором, Мармузэ вернулся в лавку к Милону и, дождавшись ночи, спустился в погреб, и, благодаря купленному им плану, проник в подземелье и дошел по подземным переходам до самого Ньюгета, где подземелье оканчивалось крепкой железной дверью.
