— О! Я в этом уверен.
— Следовательно, чтобы обличить мнимого маркиза, надо отыскать настоящего.
— Без сомнения.
— А для этого нам нужно порядочно времени, но мы смело можем им располагать, так как свадьба должна быть отложена по крайней мере на три месяца. Во всяком случае, прежде чем приступить к розыскам, я должна увидеть мнимого де Шамери, чтобы увериться, действительно ли это Рокамболь.
В замке Клэ жил один калека по имени Жан, оставшийся на попечении Роллана после смерти его отца. Жан ходил в праздничные дни по деревням играть на скрипке, а в будни занимался ловлей лягушек и собиранием грибов, которые отправлялся продавать по соседним селениям и замкам. Жан был смышлен и к тому же весьма предан Роллану.
Вечером мы позвали его в комнату, где и заперлись втроем.
— Жан, — обратился к нему Роллан, — когда ты был в последний раз в замке Го-Па?
— Третьего дня, сударь.
— Следовательно, ты не знаешь еще о смерти герцога?
— Нет, я узнал об этом сегодня утром от лесного сторожа господина д'Асмолля.
— Послушай, Жан, ты завтра пойдешь в Го-Па с грибами.
— Зачем прикажете?
— Ты проведешь туда этого господина, — отвечал Роллан, указав на меня.
— Хорошо, — сказал Жан.
— Постарайся устроить так, чтобы прислуга в замке пригласила тебя позавтракать, и пробудешь так долго, пока этот господин не встретит тех, кто ему нужен.
— Понимаю.
— Этот господин переоденется крестьянином, испачкает себе руки и лицо, и ты выдашь его за пастуха. Теперь можешь идти. Завтра в три часа утра будь здесь.
Когда на другой день Роллан вошел ко мне в комнату, я была уже одета в изношенное пастушеское рубище.
Было половина четвертого, когда я с Жаном вышла из замка Клэ. Спустя два часа мы приближались уже по тропинке к замку д'Асмолля.
Первый человек, попавшийся нам навстречу, был старый служитель замка, исправлявший в нем должность управителя, которого все окрестные жители называли отцом Антонием.
— Ах, мой бедный малый, — сказал он, завидев Жана, — на этот раз приход твой неудачен: в замке теперь и не думают о еде.
— Почему это?
— У нас сегодня похороны.
— Кто же умер? — спросил Жан.
— Умерло двое, но хоронить будут только одного. Тут отец Антоний рассказал Жану о несчастье, случившемся в замке.
— Кого же из них будут хоронить сегодня?
— Слепого.
— А герцога?
— Герцога, — сказал отец Антоний, — перевезут в Испанию. Его бальзамировали, и завтра герцогиня с дочерью повезут его на почтовых. Господин виконт поедет с ними.
— Так вы не купите грибов? — спросил Жан.
— Куплю, мой Жанчик. Иди на кухню и отдай их Марионе.
Жан, хорошо знавший всех в замке, провел меня через двор в кухню, где, несмотря на раннее утро, собралось уже множество народу. Спутник мой представил меня служителям и пастухам как своего земляка, и меня пригласили к общей трапезе, состоявшей из ужасной похлебки, которую я для вида ела с большим аппетитом.
Из общего разговора, к которому я со вниманием прислушивалась, я узнала следующее.
Герцогиня де Салландрера и ее дочь целый день рыдали, запершись в своей комнате, виконтесса д'Асмолль была с ними, маркиз находился в ужасном состоянии, он целый день бродил по замку, как сумасшедший, с помутившимися глазами, бледный, молчаливый и угрюмый. Наконец, последнее, самое драгоценное для меня сведение было то, что слепого назначено хоронить в восемь часов утра и по обычаю, существующему во Франш-Конте, его должны были нести на сельское кладбище в открытом гробе и с непокрытым лицом. Кроме того, что гроб стоит в отдельной комнате, куда каждому дозволяется войти.
— Можно посмотреть покойника? — спросил Жан.
— Можно, — отвечала кухарка Мариона. — Да только на него неприятно смотреть, потому что он весь разбит на куски, лишь одно лицо не повреждено.
— Он упал на спину, — прибавил служитель.
— Но он и при жизни был страшен, — заметил кто-то. — Лицо его было как будто опалено.
Последние слова заставили меня вздрогнуть.
Мы вышли из кухни, и Жан повел меня в комнату, которую занимал слепой при жизни.
Я остановилась на пороге в сильном волнении.
Раздробленный и обезображенный труп был сперва завернут в свивальники, как мумия, а потом одет и положен в постель со скрещенными на груди руками. Подле него, на столе, горели две свечи. В ногах стоял на коленях семинарист в белом стихаре и читал заупокойные молитвы.
Мои глаза устремились на покойника, его страшное, изуродованное лицо все мне объяснило. Я узнала сэра Вильямса.
Я взяла Жана за руку и потащила его из комнаты.
В коридоре я наскоро перебросилась с ним несколькими словами.
Ровно в восемь часов явился священник в облачении, за ним следовали причетник и певчие. Покойника положили в гроб, и четыре служителя понесли его на кладбище.
Около ворот к шествию присоединились еще два человека, это были виконт д'Асмолль и маркиз де Шамери.
Я спряталась в толпе крестьян, хоть была так удачно переодета и загримирована, что мне нечего было опасаться, будто меня могут узнать.
Как в покойнике я узнала сэра Вильямса, так и в бледном молодом человеке, встревоженное лицо которого мне все объяснило, я узнала неразлучного с сэром Вильямсом Рокамболя, и в то же время я догадалась, как умер покойник: злополучный наставник был убит своим учеником, который в последнюю минуту своего торжества пожелал из осторожности освободиться от него.
Погребальное шествие приближалось к сельской церкви. Тогда я сделала знак Жану, и мы отошли за скалу, находившуюся на краю дороги, и потом пробрались в лес.
Узнав все, что я хотела узнать, я возвратилась в замок де Клэ.
— Ну, что? — спросил Роллан, подбежав ко мне.
— Я не ошиблась, — отвечала я. — Это он.
— Рокамболь? Вы уверены?
— Как нельзя лучше.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил он.
— Вы — пока ничего.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он обидчивым тоном.
— Друг мой, — сказала я. — Вы должны дать мне слово, что останетесь здесь и не возвратитесь в Париж до тех пор, пока не получите от меня на то разрешение.
— Но…— хотел было возразить Роллан.
— Предоставьте это дело мне. Я хочу и должна узнать, что сделалось с настоящим маркизом де Шамери.
— Итак, вы, графиня… Вы уедете?
— Да, сегодня вечером, — отвечала я.
И действительно, в тот же вечер я села в почтовый экипаж и отправилась обратно в Париж.
Рассказ Баккара так сильно заинтересовал доктора Самуила Альбо, что он не мог удержаться от восклицания:
— Графиня, я уверен, что благодаря вашей прозорливости мы сумеем обличить этого дерзкого мошенника.
