изучив документы, полицейский вернул их обратно.
- Прошу не кричать,- сказал он на прощанье и на несколько секунд задержал свой пристальный, колючий взгляд на лице Ленина.» (От автора: почти полная цитата из воспоминаний Парвуса, но от 1908 г.).
Заметив вопросительный взгляд Парвуса, Ульянов нехотя дал пояснения:
- Разволновался немного. Мало того, что деньги, так ещё и это…
Воровато оглядевшись, он распахнув полы пиджака, показал заткнутый за ремень брюк браунинг.
- Непривычно с оружием. Хоть он и не заряжен. А всё же…- махнул он рукой, задумчиво оглядев наполовину недопитую бутылку.
- Пожалуй, хватит на сегодня. Пойду я, женщины мои, заждались уже.
Глядя в след, будущему вождю мирового пролетариата. Парвус одобрительно, в такт своим мыслям покачал головой.
- Именно такой человек, мне и нужен. За благообразной внешностью скрыт недюжинный ум и железная воля. Если надо он будет жестоким до крайности, добро и мораль станут для него просто абстрактными понятиями, если это послужит делу Революции. Ибо, как сказал один из лидеров меньшевистского крыла РСДРП: этот человек живёт только во имя Революции, неважно спит он в этот момент или бодрствует.
Занятые своими мыслями, приятели не заметили, что всё время, пока они так душевно проводили время за приятной беседой о будущем переустройстве мира, за ними внимательно следили глаза двух неприметных личностей, одетых в слегка потёртые клетчатые пиджаки и кепи.
*************************************************
Когда Владимир Ильич Ульянов, уже почти добрался до дома, погода в городе окончательно испортилась. Частые капли дождя перемежались резкими порывами ветра, сглатывающими все посторонние, не относящиеся к непогоде звуки. Солнце куда-то исчезло, сменившись угрюмой мрачной темнотой внезапно до краёв заполнившей узкие парижские улочки. Видимость резко ухудшилось, ехать стало опасно, и Владимир пошёл пешком, аккуратно придерживая руль велосипеда. Выскочившая из-за угла тёмная фигура перегородила дорогу.
- Месье,- неуверенно начал говорить Ульянов, потянувшись рукой за браунингом. Фигура внезапно сделала резкий шаг вперёд, и он почувствовал, как что-то острое больно кольнуло ему в грудь. Чужие руки осторожно зашарили по его телу, наткнулись на пачку купюр и аккуратно изъяли искомое.
Лёжа на мостовой, Ульянов уже не видел, как чуть позже из автомобиля с горящими неяркими фарами, выбрались два человека, одетых в одинаковые чёрные плащи. Склонившись над телом, один из них шепнул другому:
- Отходит, ваше благородие.
Постояв пару секунд, вернувшись к машине, они, осторожно объехав труп, покинули место, разыгравшейся трагедии.
Солнечный луч, незнамо как пробившийся сквозь плотную пелену туч, будто прощаясь, ненадолго осветил лицо погибшего. Станет ли мир лучше, со смертью этого человека – или окунётся в ещё большие тартарары – будущее покажет…
Улица Мари-Роз.
Лица, получившие приглашение на императорскую аудиенцию, могли добраться до Царского Села специальным царским поездом, курсирующим по железной дороге, охраняемой солдатами. Солдаты на всём протяжение дороги стояли спиной к поезду и смотрели в противоположную сторону. Вагоны были обустроены по высшему разряду. Внутри были удобные кожаные диваны, чуть сбоку небольшие столики, которые вряд ли могли потребоваться, учитывая, что само «путешествие» длилось всего несколько минут. На выходе пассажиров встречали специальные кареты, позже их частично заменили роскошные «моторы» с одетыми в чёрные кожанки шофёрами.
После окончание аудиенции, наряженный в парадную ливрею важный лакей, проводил меня в особую комнату отдыха, где можно было выпить чаю, почитать свежие газеты, дожидаясь остальных участников царского приёма. Мне же предстояло «пинать балду» до пяти часов, времени традиционного чаепития.
Поэтому, я нисколько не удивился, когда ко мне подошёл один из императорских флигель-адъютантов и предложил показать мою временную комнату, выделенную для отдыха и подготовки к выступлению. Высокого роста, бывший преображенец, Александр Александрович Дрентельн, после небольшого разговора, показался мне весьма образованным и начитанным человеком, большим любителем музыки. В комнате уже дожидалась даже по виду шикарная гитара. Пробежав пальцами по струнам, отметил, что она почти не нуждается в настройке. Убедившись, что я доволен инструментом, господин Дрентельн предложил мне прогуляться по саду, пообещав показать местные достопримечательности. Видимо ему было любопытно узнать мою подноготную. Со своей стороны, я также нуждался в информации о здешних порядках, так, что мы быстро договорились к обоюдному удовольствию.
В Царском Селе императорская семья жила в Александровском дворце, построенным ещё Екатериной Великой для наследника Александра Павловича. Фасадом он выходил на газонную площадку парка. Флигеля – на большой двор с чугунными воротами на улицу. За двором шёл пруд с белыми лебедями и расстилался парк. Спальные комнаты царского семейства находились на верхнем этаже центра здания. Дворец давно стал маловат для императорской семьи, и жили они очень тесно. Малолетнему наследнику, Алексею Николаевичу, выделили целых две комнаты: спальню и классную. Великие княжны довольствовались двумя спальнями, в которых они и жили по двое и где стояли их кровати, письменные и туалетные столы. Как рассказывал моему попутчику доктор Боткин, однажды он застал великую княжну Анастасию Николаевну, лежащую ничком на полу и переписывающую заданный урок: в классной занимался Алексей Николаевич, а все столы были заняты её сёстрами или завалены вещами.
Всю эту информацию вывалил на меня мой сопровождающий, совершенно не стесняясь делиться маленькими бытовыми тайнами Александровского дворца. Подумав, я предположил, что он уже включил меня в ближний круг царственной семьи, учитываю ещё, моё близкое знакомство с Михаилом Александровичем. Не исключено, что подобные откровения являются своеобразной проверкой на лояльность, и он внимательно отслеживает мою реакцию на свои разглагольствования.
Решив поддержать беседу, поинтересовался, почему Николай Александрович не переедет в более просторное помещение. На что, мой собеседник, важно задрав подбородок, ответил, что императорская чета воспитывает своих детей в строгости, опасаясь появления у них склонности к излишеству и зазнайству. Естественно, такой подход получил с моей стороны полное одобрение.
Далее речь зашла о самих царственных особах. Дрентельн отметил трепетное отношение императора к своим служебным обязанностям. По его словам, рабочий день государя складывался из четырех «утренних» рабочих часов, часа-полутора часов после завтрака, двух часов после чая и периодических часа-двух после обеда. В результате набиралось не менее восьми-девяти рабочих часов ежедневно.
(Александра Федоровна писала сестре о муже почти то же самое (23 декабря 1905 г.): «Ники работает, как негр. Иногда ему даже не удается выйти подышать воздухом – разве что уже в полной темноте. Он страшно устает, но держится молодцом и продолжает уповать на милость Господа».)
