Мятлев перекрестил пупок. И все же — ежели доспеть письмо Императрицы к ссыльному майору лично в руки старого князя Долгорукого, станет ли тем действом Мятлеву прибыток? Может, он еще одну тысячу душ с землицей оторвет?
Мятлев почмокал губой и задел языком пустые десны. Старость, беззубость! Этот бы плант да в молодые годы! А так — опаска есть.
—
Так что прикажете, Ваше превосходительство? — напомнил о себе Фогтов. — А то ссыльный буен. В цепи потребен…
Взрыв матерных словес из приемной залы покрыл речь адъютанта. Дверь в кабинет от распаха резнулась о стену, и перед губернатором предстал молодой человек в майорском мундире, порванном от карманов до полы. Человек косо махнул казацкой шашкой и вбил сталь в пол. Десятский охраны за его спиной рвал курок фузеи, не видя, что храповик ружья выломан и валяется на ковре.
—
Я — Гарусов! — известил хозяина кабинета майор. — Почто звал, боярин?
Фогтов, даром что полковник, равнодушным вывертом подставил к голове ссыльного пистоль карманной носки.
—
Ай-ай-яй! — погрозил Мятлев молодому парню немой от страха рукой. — Воровать против меня удумал? Ведь сей же час пулю проглотишь!
Артем Владимирыч только переступил ногами и махнул рукой влево. Пистоль, даже не фыркнув порохом, оказался в его руке. Полковник Фогтов кинулся к окну и сунул локоть в слюду.
—
Караул! — завопил он в дыру. — Грабят!
Десятский, бросив бесполезную фузею, кинулся в кабинет, но мигом остыл, увидев вооруженного противника. А более — остыл от синего лица губернатора. Тот безнадежно махал ладонью: изыди! Караульщик затворил дверь в губернаторов покой и за дверью поднял ор на топочущих в залу караульных:
—
Назад пошли! Назад, души помётные!
—
Так и помру! — пожалился Гарусову губернатор Мятлев, — не доживу до пансиона. То разве охранные служивые? Поди, в штаны наклали с твоего разбоя, майор. Ну, сообщи сибирскому губернатору, за что к нам сослан?
Артем Владимирыч повел глаза на стол. Добротные листы бумаги, ломанные в трети, поведали, что петербургский гонец привез в Сибирь немалые столичные вести.
—
А за то сослан, Ваше превосходительство, что на учениях июня, года шестидесятого, голынтинский баталион Государя Императора Петра Третьего контровой атакой опрокинул и в полон взял. Мои артиллеристы их регулярное пехотное войско пять верст гнали банниками и штыками. До Охты-реки.
От слов майора неприлично хрюкнул адъютант Фогтов.
—
Дурен ты нравом, братец, — сообщил Гарусову губернатор. — Впрочем, Императора ныне нет. Почил от трудов. Ныне в России Императрица.
Мятлев поискал глазами на лице ссыльного майора знаки нутряной заботы от злого сообщения. Но лицом майор был красен и только.
—
А не имел ли ты, майор, о том ранних известий? А не имел ли ты ранешных знакомств с ныне здравствующей Императрицей? А с графом Паниным?
—
Зачинать протокол вести? — Отделился от окна полковник Фогтов, — я к тому изготовлен, Ваше превосходительство.
—
Саблю забери, — отозвался ему губернатор, не спуская взора с Гарусова, — да и пистоль свой тоже. Мы душевно побеседуем с майором. Одни.
Только Фогтов покинул кабинет, Мятлев хватанул опального майора за обшлага мундира:
—
Совсем дурной, сукин сын! Да что же, нет у тебя понятия, что могу я тебя на цепи в подклеть сунуть и сгнобить, как варнака? Ты кто таков, чтобы свои происки наводить на высшее в крае лицо? Как стоишь?
—
Господин губернатор, прошу руки убрать с государева мундира. Не вами он дан, не вам его и терзать. А кто я таков, так о том бумаги ведают, по коим я ныне здесь снег топочу. И прозвание мое есть — князь Гарусов, майор от артиллерии Нижегородского артиллерийского полка, укомплектованного лично старанием самодержца российского Петра Алексеевича Первого. Царство ему небесное!
—
Поди же ты! А чьих ты кровей будешь, князь? Небось тех, что и гнилой князь Меншиков?
—
Прошу простить, господин губернатор, я от родового корня князей Трубецких, а по прямой родовой ветви — из рода князей Голицыных. Тот факт обозначен в Степенной Книге. Чти, когда станешь в Москве постоем, али еще как… Мой дядя по материнской линии — Михаил Михайлович Голицын, генерал-аншеф, персидский посланник!
—
Того, что от московской ветви князя Голицына? Брат Дмитрия Михайловича?
—
От московской ветви. От Дмитрия Михайловича.
Мятлев прошелся по кабинету. В ларце, на приступке огромного буфета из кедровой лесины, стояли наливки и водки. Губернатор налил в резную чару крепкой водки и выпил без заедка. Черт бы унес этого княжича! Голицыны стояли противу князей Долгоруких лет, почитай, двести. Надо, надо было старому дураку этого молодца спровадить в подклеть и рвануть на дыбе. А письмо ему от императрицы схоронить до Петербурга. Князь Долгорукий потщеславился бы такой оказии. Повернувшись к столу, Мятлев онемел: майор рассматривал письмо Государыни с его именем.
—
Отдай назад, варнак! — только и крикнул Мятлев.
И хмарь пала на его голову, когда он услышал в ответ:
—
То ты воруешь, губернатор! Личное ко мне императрицыно послание как ты мог задержать со вручением адресату? Мне?
—
Обожди, князь, обожди ты кричать. Я же не с умыслом, а от страха перед новым правлением поостерегся тебе про письмо сказать. Желал выведать про тебя!
Не слушая тех покаянных слов губернатора, Артем Владимирыч сорвал печати и припал глазами к плотным строчкам черных восточных чернил. Об пол глухо стукнулся свежечеканный золотой кружок. Откатился к ногам Мятлева. Губернатор поднял золото.
—
Сия медалия отбита в честь восхождения на престол Императрицы всероссийской Екатерины Алексеевны, — сообщил между прочим Гарусов, — а презентуется медалия вам, Ваше превосходительство.
Мятлев схватил со стола письмо с предписанием о ссыльном майоре и нашел строки:
«… в поименном списке, составленном по личному Моему разумению, Ваша, Губернатор, фамилия. За твердое поведение и неустанную заботу о землях Наших, Сибирских, присуждена сия памятная медаль о восшествии Моем на престол Российской империи. Почетный знак Вам передаст, с особым на то уведомлением, князь Артем Владимирыч Гарусов…»
У Мятлева протекло под мышками. Занемел левый висок. Ох и страшна в хитрости своей новая Императрица. Поистине древней, варварской хитростью страшна. Ибо, забив в подвале ссыльного майора, не удержался бы Мятлев в столице и, от тщетности своей попасть в ближний круг при дворе, медальку сию точно бы на мундир нацепил.
И пропал бы в подвалах шустрого сыскателя воровства Степки Шишковского. Ведь послана медаль в майоровом письме, а ежели майор втуне погиб, то как же медалька у губернатора оказалась? Только путем воровским. В кандалы вора-губернатора! На плаху!
—
Ваше сиятельство! — влажным голосом пропел Мятлев, — укажите старому служаке, что матушка Императрица писать к вам изволила?
Артем Владимирыч согласно кивнул и загнул верхний угол бумаги. В углу стояло лишь латиницей написанное слово:
«
Konfidenz
!»
—
А что мне потребно от вас, губернатор, то Императрица изволила вам о том писать. Сами и чтите!
Мятлев, спотыкаясь, зачитал вслух сухие, канцелярского строя строки официального себе наставления:
«… что князь Гарусов укажет, то ему, Мятлеву, делать без промедления и прения. С тем и ожидать, непременно, явления нового губернатора Сибири Соймонова, и дело то, государственной силы и ответственности, Соймонову передать, как наипервейшее. А без передачи дела с губернии не отъезжать, и по прибытии его, Мятлева, в Санкт-Петербург, донести обо всем потребном Императрице лично».
—
О чем донести надо, князюшка? — тоскливо спросил губернатор. — Ничего не пойму я. Новые, видать, времена пришли в Россию. Совершенно того дела не смекну.
