Последний защитник - Эндрю Тэйлор

«Бог мой, – подумал Уайт, – все это здорово ударит по карману». И еще ему стало страшно за себя. Ибо среди всех уцелевших противников монархии не было никого, за кем шпионы короля следили бы более тщательно, чем за Ричардом Кромвелем.

– А как мне его найти, миледи?

– Искать не потребуется. – Госпожа Кромвель еще раз обнажила розовые десны. – Есть один человек, который сам вас найдет, и вы отдадите ему это письмо. С нетронутыми печатями.

Уайт наклонился вперед. Несмотря на холод, у него на лбу и под мышками выступил пот.

– А как я узнаю, что это именно тот, кто мне нужен, миледи?

– Он или она скажет вам следующие слова: «Стены сочатся кровью». А вы должны ответить: «Да, свежей кровью».

Госпожа Кромвель ускользала от него. Ее глаза закрылись. Она молчала, лишь терла пальцами одеяло, медленно и осторожно, как будто оценивая качество материи. Но через минуту или две и эти движения прекратились. Дыхание стало ровным. Решив, что больная уснула, Уайт поднялся и на цыпочках пошел к двери.

Когда лязгнула щеколда, госпожа Кромвель вдруг встрепенулась и что-то невнятно проговорила.

– Прошу прощения, миледи, что вы сказали?

– Передайте Ричарду, чтобы он был добр с бедным Феррусом.

– С Феррусом? – повторил Уайт, не будучи уверен, что правильно расслышал имя. – А кто это такой?

– Я дала ему только пенни. Нужно было дать больше.

Госпожа Кромвель еще что-то пробормотала, впадая не то в дрему, не то в забытье. Вроде бы: «Феррус ему поможет». А может быть, и что-то другое, Уайт толком не расслышал.

Четверг, 16 января 1668 года

Сегодня ночью Феррус спит вместе с собакой, которая охраняет кухонный двор в Кокпите. Это большой пятнистый пес с жесткой шерстью и в ошейнике с шипами. Его зовут Пустобрех, и эта кличка очень ему подходит. Феррус знает Пустобреха еще с тех пор, когда тот был щенком. Тогда он был такой крошечный, что умещался у Ферруса в ладонях.

Феррус и Пустобрех не ладят. Но воспринимают друг друга как данность – как дождь и солнце или наступление ночи. Они согревают друг друга в те ночи, когда Феррусу не разрешают спать в судомойне из-за того, что он провинился. Кухарка никогда не позволяет ему спать на кухне, даже в самые суровые ночи, поскольку от него воняет.

Когда Феррус просыпается, то чувствует, что продрог до костей. Еще темно. Он лежит, прижавшись к боку собаки, и еще плотнее закутывается в свой плащ. Он слышит, как кричат петухи на замерзших навозных кучах в Уайтхолле и Вестминстере. У него снова разболелся зуб, но он изо всех сил старается не думать о боли. Феррус голоден. Он почти всегда голоден. Иногда ему хочется съесть то, что дают Пустобреху, но он знает, что если это сделает, то пес перегрызет ему глотку.

Несмотря на боль, холод и голод, Феррусу нравится это время до рассвета, до того как проснется весь мир. Ему нравится эта пустота. Он смотрит, как растет светлое пятно в небе на востоке и слушает петухов. Он ждет, когда взойдет солнце и все опять начнется сначала.

Впервые я услышал о дуэли в тот день, когда она состоялась. И был одним из очень немногих, кто знал о ней заранее. В десятом часу утра мой начальник господин Уильямсон вызвал меня в свой кабинет в Скотленд-Ярде и приказал удостовериться, что дверь закрыта. Дверь там дубовая, добротная, а стены толстые. Но, несмотря на это, он велел мне подойти поближе и говорил вполголоса:

– Милорд Шрусбери вызвал герцога Бекингема на дуэль.

Ошарашенный подобной новостью, я воскликнул:

– А почему король их не остановит?! Он знает?

Уильямсон пристально посмотрел на меня, и я понял, что позволил себе лишнего.

– Король поступит так, как пожелает, Марвуд. А вы поступите, как пожелаю я.

– Да, сэр. Конечно, сэр.

– Они дерутся сегодня днем. Скорее всего, до крови. Милорд решил, что дуэль состоится во французском стиле, поэтому у него и у герцога будет по два секунданта.

«Трое против троих, – подумал я. – Джентльмены будут биться на шпагах во имя чести. Скорее уж это ожесточенное сражение, а не дуэль. В такой потасовке может случиться все, что угодно. Любой может быть убит». Но что особенно беспокоило меня, так это зачем Уильямсон выдал мне такой опасный секрет.

– А кто секунданты? – спросил я.

– У милорда – его кузены, сэр Джон Тэлбот и Бернард Говард, сын лорда Арундела. У герцога – сэр Роберт Холмс и некий человек по имени Дженкинс – я его не знаю. Он офицер конной гвардии. – Уильямсон выдержал паузу. – И бывший учитель фехтования.

В таком случае Бекингем тщательно выбирал секундантов. Я никогда не слышал о Дженкинсе, но его опыт говорил сам за себя. Холмс же был известен как беспощадный боец. В свое время ему довелось послужить и в армии, и на флоте. С другой стороны, и Тэлбот, и Говард имели репутацию искусных фехтовальщиков. Кроме того, Тэлбот, будучи членом парламента, на заседаниях часто атаковал Бекингема и его сторонников. Он был близким другом лорда Арлингтона, патрона господина Уильямсона.

– Но разве нельзя остановить дуэль, если уже известно так много подробностей? Может быть, король…

Уильямсон хмуро глянул на меня.

– Будь сие возможно, Марвуд, я не завел бы этот разговор, – отрезал он и продолжил более миролюбиво: – Естественно, причина дуэли вполне очевидна. Что удивляет, так это почему милорд так долго мирился с оскорблением.

Действительно, странно. Герцог Бекингем бравировал тем, что его последней любовницей была леди Шрусбери. Да и она сама, в общем-то, не скрывала, что изменяет супругу. Их связь длилась уже не один месяц, и весь Лондон знал об этом. Однако до поединка дошло лишь теперь. Я не сомневался, что дело тут не только в неверной жене и обманутом муже.

– Я хочу, Марвуд, чтобы вы присутствовали там, – объявил Уильямсон, откинувшись на спинку кресла. – На дуэли. Вы должны отправиться туда и стать моими глазами.

У меня по спине побежали мурашки. Дуэли были запрещены законом. Кроме того, когда аристократы затевают ссору, лучше держаться от них подальше. В особенности от этих двух: Бекингема и Шрусбери.

– Сэр, да они убьют меня, если…

– Согласен, Марвуд, не в наших интересах, чтобы вас обнаружили. – Он выдвинул ящик письменного стола, достал маленькую деревянную шкатулку и протянул ее мне. – Откройте.

Я сделал, как было велено.