Ознакомительная версия.
— Кавалерия, кавалерия!
Рев был дикий, радостный, оглушительный. Ни на каких смотрах и парадах так никогда не кричали. Слева внизу, в лощине, довольно близко от мизиновского блиндажа, стоял, спешившись, какой-то кавалерийский полк. Мизинову показалось, что это гусары Мариупольского полка. А они, видимо, только и ждали подбадривающих криков. Выскочили вперед офицеры. Слабо донеслась команда:
— По коням! Садись! Рысью ма-арш!
Эскадроны один за другим двинулись и сразу же перешли в галоп. Но еще не выходя из поля зрения Мизинова, вдруг сбивчиво остановились, покрутились на месте и полным ходом пошли назад. И в один момент прекратился и крик. Заняли ли егеря первую линию немецких окопов и были выбиты, или просто не смогли до нее дойти, как коростельцы, но всем стало ясно, что радость была преждевременна, что никакой победы нет и что кавалерии там делать нечего.
Через полчаса стало известно, что атака отбита по всей линии — и у коростельцев, и у егерей — и что потери ужасающие. Немцы еще какое-то время отвечали тяжелыми снарядами, но к вечеру все стихло. И до самой ночи мимо блиндажа Мизинова таскали коростельских раненых.
На следующий день Мизинов услышал, будто командующий армией был очень недоволен, говоря, что войска не желают по настоящему драться и симулируют атаки…
«Симулирует атаки! — грустно усмехнулся капитан. — Веселый разговор!»
В тот же день вечером стало известно, что послезавтра приказано атаковать гурьевцам и евтихиевцам.
«Вот оно! — пронзила Мизинова острая мысль. — Это конец. Ведь и теперь никто специально для меня не подготовит хорошую артподготовку. Может, прав Суглобов? Штыки в землю — и по домам?»
От таких мыслей, он знал по опыту, его могла отвлечь только реальная работа. На удачу, прискакал вестовой офицер из дивизии и приказал составить диспозицию. Мизинов уселся рядом с ним на почерневшую лавку под свисающей с потолка коптящей керосинкой.
Для боев всегда велась строгая очередь. В полку батальонам, а в батальонах — ротам. На этот раз батальонам приходилось идти так: первому, третьему, четвертому и второму. Мизиновский батальон был в полку первым. Из каждого батальона атаковать должно было по одной роте. Из первого батальона шла вторая рота. При успехе в прорыв должен был броситься весь полк.
Когда вестовой ускакал, командир полка отвел Евтихиевский полк на передовую, где еще недавно были коростельцы. Тут же сообщили подробности предстоящей атаки. Артиллерийская подготовка, как и в прошлый раз, начнется в шесть и продолжится почти сутки, до четырех утра следующего дня, когда ротам по часам подниматься и идти в атаку. Вторая рота занимала исходное положение в передовом окопе. После ее выхода по ходам сообщения выходят в поле, не задерживаясь, девятая, пятнадцатая и пятая.
— Таким образом, — говорил командир полка, — в указанную минуту, без всяких дополнительных приказаний, весь боевой порядок начинает одновременное движение. Между параллелями — около ста шагов расстояния.
Наутро ровно в шесть началась пальба. Погода была как на заказ — солнечная и теплая. Но на душе у Мизинова было довольно скверно, по совести сказать, в успех он особенно не верил. Если еще при позавчерашней атаке и можно было на что-то надеяться, то второй раз, да еще через четыре дня, повторять то же самое… Ничего доброго это не сулило.
Мизинов зашел на батарею Васильева. Юркий и невысокий подполковник-артиллерист, кажется, тоже понимал всю тщетность предстоящей атаки, однако, казался бодрым и суетился у накалившихся орудий. Мизинов позавидовал его самообладанию.
— О разрушении немецких окопов, Александр Петрович, голубчик, не может быть и речи, — как-то враз затараторил Васильев, едва увидел Мизинова. — Конечно, говорить это во всеуслышание не стоит, но вы-то понимаете, конечно, что трехдюймовыми пушками разрушить немецкие укрепления нельзя.
— Ну, а огневую завесу перед атакующим, как практикуется на западном фронте, вы нам устроить можете? — с надеждой спросил Мизинов.
— Нет, этого мы тоже не делаем, — развел руками Васильев.
— А по ближайшим тылам немцев, чтобы мешать им подвозить пищу, подводить свежие войска, вы можете бить? — не отставал батальонный.
— На все это, батенька, у нас не хватит ни орудий, ни снарядов. Единственно, что мы сможем сделать и сделаем, — это заставить немцев в окопах немножко обалдеть, а перед их линией прорвем проволоку. Больше ничего от нас не ждите! Уж пардоньте нас, грешных!
«Прорвать проволоку, конечно, полезно, — думал Мизинов, возвращаясь в окопы. — Однако нужно еще дойти до нее. А идти придется пятьсот-шестьсот шагов по ровному, как скатерть, полю. На каждом ротном участке как минимум четыре-шесть вражеских пулеметов, не считая скорострельного ружейного огня».
Как только началась артподготовка, немцы замолчали. Ни одного выстрела. Мизинов собрал унтер-офицеров, и они отправились в первую линию. Долго стояли и смотрели в перископы, рассчитывая и примеряя, как идти. Старались найти какие-нибудь ложбинки, лощинки, складочки, чтобы без особенных потерь пройти хоть часть пути. Сразу у окопов местность слегка понижалась, так что при самом выходе образовалось подобие мертвого пространства.
Мизинов тотчас понял, что для его бойцов это как раз живое пространство — шагов в пятьдесят ширины, а дальше бугорок и ровное поле, но над ним, вплоть до немецких линий, от стрельбы густое облако пыли, так что ничего разобрать нельзя. Удача!
В полдень привезли обед для личного состава. Мизинову налили котелок. Он поблагодарил и стал подсаживаться к разным взводам. Ему хотелось узнать настроение солдат, как говорилось, «измерить температуру»… Что они думают… Пойдут или не пойдут… И если пойдут, то как… Только сделают вид или пойдут по настоящему, от сердца…
Мизинов говорил в деловых тонах: как следует идти, по каким ходам войти во вторую линию, по каким в первую, как выходить в поле, как держаться ближе к начальству, кто кого замещает.
Отвечали ему тоже по-деловому. Иногда шутили, иногда смеялись. «Температура» казалась нормальной, а что у них на душе делалось, понять было нелегко… Раз офицеры громко своих мыслей не высказывали, то солдаты тем более, в особенности начальству.
Все-таки после этих разговоров Мизинову стало намного легче. Как-то неуловимо ощущалось, что, несмотря на три года войны, усталость, четыре раза переменившийся состав и огромную нехватку офицеров, — несмотря на все это, существует еще чувство плеча, взаимной связи, доверия, боевого товарищества, этой основы всякого хорошего войска.
Ознакомительная версия.
