— Да-а... — Свенельд в смущении потер переносицу. — Тут мыслить да мыслить надобно.
— А мы по-иному сотворим, — вмешался Святослав... — Святич! — позвал он сотского охранных гридей. — Покличь-ка торчинов сюда!
Саженного роста богатырь исчез за дощатой дверью.
Фаруз-Капад-эльтебер сел. Русские военачальники молчали, погруженные каждый в свои мысли. Тархан хазарский смотрел на них жгуче-черными глазами; матово-белое сухое лицо его, обрамленное темной ухоженной бородкой, побледнело и казалось неживым...
Великие дела творились нынче в этом неказистом теремке, утонувшем в непролазных снегах посредине глухого, буреломного бора. Все здесь присутствующие добирались до княжеского охотничьего стана по два-три человека, чтобы не привлечь постороннего взора. Крепкая стража перекрыла каждую тропинку сюда, кудесники Перуновы отводили вражий глаз наговорами. Не зря сторожились руссы: в тридцати верстах отсюда, в Киеве, сидело посольство императора Священной Римской империи Оттона Первого. Епископ Ингвальд ждал Святослава, чтобы дары богатые поднести, а заодно и разведать о намерениях беспокойного властителя Русии. Шныряли по Киеву лазутчики иных земель. Все ждали с тревогой, в какую сторону устремит свой меч грозный воитель Севера... И более всего об этом хотели бы знать правители Хазарии и Византии. Очень хотели...
— Князья Булат-хан и Пчак-батыр! — возвестил от двери раскатистый бас Святича.
Военачальники вздрогнули, внезапно очнувшись от глубоких дум своих, обернулись. На свет ступили два человека в коротких архалуках[8] из грубовыделанной шерстяной ткани. Быстрые раскосые глаза кочевников зыркнули по лицам в горнице. Торки сняли лисьи малахаи и склонили бритые спереди и с тремя косицами на затылке круглые головы. Святослав жестом пригласил новых гостей к столу.
Степняки жадными руками потянулись к пузатым кувшинам с медовухой. Свенельд грозой своего сурового голоса остановил их:
— Повремените!
— Вы гости Руси, великие богатыри Торческой земли! — построжел и князь. — Всем, што имею яз, одарю щедро... А ныне слово мое не для хмельных голов! Дело войны и мира! Испытание огнем и кровию грядет на нас! Русь не желает их! Но, высекая огнь кресалом козарской сабли, хакан-бек Асмид норовит испить крови-руды соседей своих! Слушайте и внимайте, братие-дружина и сторонники Руси Святой!
— О-о! Велик каган Святосляб! Уши бохадуров[9] открыты для слов мудрейшего! — воскликнули торки и сложили руки на животах.
— Добро! — Князь поднял ладонь. — Речь моя такова... Яз нынче же пошлю гонца мира делить[10] с коза-рами. Хакан-бек на мир со мной не пойдет, сие мне ведомо. ..
— Не пойдет, — подтвердил Фаруз-Капад-эльтебер. — Каган-беки Асмид похваляется раздавить Урусию.
— Но посла он примет?
— Посла пустит. И купцов твоих пустит в Итиль-кел и другие города Хазарии. Без урусских товаров скудеет торговля, пустеет казна великого кагана, ибо в немирное время нет хода через Урусию в степи западным купцам. Каган-беки Асмид и многие эльтеберы злы на тебя, каган Святосляб...
— А потому на мир со мной хакан-бек не пойдет, — сухо заметил Святослав, — ибо неймется ему и князьям степным посчитаться со мной за срам, кой яз учинил им под стенами Киева и у Чернигов-града два лета тому. А коль на мир Козария не пойдет, яз устремлю дружины свои в битву!.. Тебя, князь Фаруз, хакан-бек тож под стяг свой призовет. Так ты не противься, иди...
— Но ведь тогда я должен вступить в битву с тобой, каган урусов! Иначе меня назовут...
— Не торопись, Фаруз-хан! Не спеши! И здесь решать не торопись и... к битве не поспешай. Ежели ты на два-три дня припозднишься, яз войско хаканово разгромлю... А ты на Итиль-град пойдешь с воями своими, как бы для защиты стольна града козарского...
— Ты мудр, как змея, каган Святосляб! Я все понял...
— То-то. А чтобы Асмид-хан на меня все войско свое не двинул, торчины вторгнутся в козарские пределы и осадят Итиль-град!
— Велик каган Урусии Святосляб! — воскликнули торки, узкие глаза их на скуластых безбородых лицах превратились в щелки, а рты ощерились в хищном оскале. — Мы отомстим собаке Асмиду за прошлогодний набег. А ты, Фаруз-Капад-бохадур, не беспокойся: мы сразу же уйдем, как только увидим твой бунчук.
Тархан хазарский глянул на них отнюдь не дружески, потом повернулся к Святославу:
— Хорошо, пусть будет так! Но не нападут ли на мои владения хурсониты, пока я буду добывать трон кагана-беки? Румы давно зарятся на наш благодатный край.
— Греков не страшись, — твердо сказал великий князь Киевский. — Херсонес-град сам будет отбиваться от пече... Кто там?! — вдруг резко обернулся он и указал рукой на колыхнувшуюся штору за просторной печью; лицо Святослава мгновенно стало каменно-неподвижным, только желваки гуляли в скулах.
Святич ринулся от двери в угол, смахнул ткань, ахнул удивленно и выволок за воротник под зловещие взоры военачальников хилого человечка в черном одеянии.
— Черноризец! — отшатнулся Свенельд.
— Гре-ек! — распахнул рот Добрыня.
— Служитель Креста! — Святослав грохнул кулаком по столу. — Доглядчик ромейский... Взять! Расползлись, ако тараканы, по Руси Светлой. Волю почуяли послаблением матушки моей, княгини Ольги. Лезут во все щели глаза и уши Царьграда...
— Пощади, архонт[11] Сфендослав! — взвыл бродячий монах. — Жи-и-ить хочу-у! Никто слова от меня не услышит, клянусь именем Христа Спасителя!
— Жи-ить? — зловеще-спокойно спросил Святослав. — Ты пришел жизни многих тысяч людей воровать и наши заодно, а о своей никчемной жизни печешься. Слишком много проведал ты тайного. Слишком! — Князь сверкнул голубым огнем взора на вбежавших гридей. — Сведите-ка его, друзи, на потраву зверю лесному! Пускай волкам поведает тайны наши! — И пошутил мрачно: — Волк хоть и лют зверь, да наш, русский. И инородному бирюку ни в жисть ничего не скажет. Исполните волю мою без промедления!
Богатыри грубо схватили обмершего от ужаса монаха. Святич могучим пинком помог соглядатаю вылететь за дверь. И вдруг снова прорвался вопль, но уже издалека:
— О-о-а-а! Великий император россов! Поща-а-а...
Глава вторая
Гонцы в Диком Поле
Мороз обжигал. Казалось, затуманенный искристый воздух можно было взять горстью, настолько он был густ. Даже сквозь овчинный полушубок кольчуга холодила спину и грудь: не спасал от озноба и толстый войлочный плащ. Летко поежился. Огляделся. Рядом с его иноходцем вразномет скакали кони. Все они от инея на боках казались одинакового мышистого цвета. В седлах, кто подавшись вперед, кто откинувшись, сидели два десятка вооруженных всадников. Рядом с Леткой, сгорбившись, ехал Харук-хан.
