Ознакомительная версия.
— Я охотно поеду с вами, — заверил Эмрис, — право же, охотно.
— По крайней мере, необходимо уговорить юного Мэурига, чтобы пропустил мою армию через свои земли, — угрюмо буркнул Кунеглас.
Артур заметно встревожился.
— А что, Мэуриг может отказаться?
— Если верить моим шпионам, то да, — отозвался Кунеглас, пожимая плечами. — Но ежели саксы и впрямь нагрянут, так я пройду через его земли, не важно, даст он там разрешение или нет.
— Тут-то и приключится война между Гвентом и Повисом, — раздраженно бросил Артур, — а это на руку одним только саксам, и никому больше. — Он досадливо поморщился. — И зачем Тевдрик отказался от трона? — Тевдрик, отец Мэурига, исповедовал христианство, однако ж всегда сражался против саксов на Артуровой стороне.
На западе погас последний алый отблеск. На несколько мгновений мир завис между светом и тьмой — а затем нас поглотила бездна. Мы стояли в проеме окна, ежась на сыром ветру, и глядели, как сквозь прорехи в облаках проглядывают первые звезды. Растущая луна висела над южным морем совсем низко, и свет ее распылялся по краям облака, заслонившего созвездие змеи — во всяком случае, змеиную голову. Ночь накануне Самайна, мертвые уже близко…
В домах Дурноварии засияли огни, но за пределами города царила тьма — вот разве что лунный луч посеребрит купу деревьев или склон далекого холма. Май Дун смутно маячил во мраке: черное пятно в черном сердце ночи мертвых. А мгла все сгущалась, загорались все новые звезды, и безумная луна летела, не разбирая пути, сквозь клочья облаков. Мертвецы тянулись нескончаемой чередою по мосту мечей: вот они уже здесь, среди нас, и хотя ни видеть ни слышать их нам не дано, но они здесь — во дворце, на улицах, в каждой долине, в каждом городе, в каждом доме Британии, а на полях сражений, где столько душ было вырвано из земных тел, мертвые кишмя кишат, что твои скворцы. Диан бродит себе под сенью дерев у дома Эрмида, а бесплотные призраки все плывут и плывут по мосту мечей, заполоняя остров Британия. Однажды, подумалось мне, я тоже пройду по мосту в такую ночь — посмотреть на моих детей, и на их детей, и на детей их детей. Каждый год, в канун Самайна, скитаться душе моей по земле — до скончания времен.
Ветер стих. Луна снова спряталась за громадной грядой облаков, что нависла над Арморикой, но над нами небеса расчистились. Звезды, жилища богов, ослепительно сияли в пустоте. Кулух уже вернулся во дворец и теперь стоял у окна рядом с нами: мы жались друг к другу, вглядываясь в ночь. Пришел и Гвидр; впрочем, ему очень скоро надоело таращиться в промозглую тьму, и он отправился к приятелям из числа дворцовой стражи.
— Когда начнется обряд? — спросил Артур.
— Не скоро, — предупредил я. — Кострам должно полыхать в течение шести часов, прежде чем приступят к магическому ритуалу.
— А как же Мерлин отсчитывает часы? — полюбопытствовал Кунеглас.
— В уме, о король, — отвечал я.
Мертвые плыли сквозь нас. Ветер совсем улегся, и в наступившем безмолвии в городе завыли собаки. Звезды в обрамлении посеребренных облаков пылали по-нездешнему ярко.
И тут внезапно, из черноты посреди резкой ночной тьмы, на широкой, обнесенной стеной вершине Май Дуна вспыхнул первый костер — и обряд призывания богов начался.
Миг — и пламя, чистое и яркое, заплясало над укреплениями Май Дуна, а затем огонь растекся по спиралям, и вот уже обширная чаша, образованная травянистыми насыпями крепостных стен, заполнилась тусклым дымным светом. Я словно видел, как люди суют факелы в самую глубину высоких и широких завалов и бегут, бегут с огнем к центральной спирали и вдоль внешних кругов. Поначалу костры занимались медленно, шипящие языки с трудом пробивались сквозь отсыревшие ветки верхнего слоя, но жар постепенно вытопил сырость, дрова разгорались все пуще, и вот наконец-то заполыхал весь сложный, прихотливый узор и свет засиял в ночи победно и яро. Гребень холма превратился в огненный кряж, в бурлящий круговорот пламени; к небесам клубами тянулся подсвеченный алым дым. В Дурноварии замелькали тени — отсветы слепящих костров. На улицах толпились люди, кое-кто даже на крыши взбирался — полюбоваться на далекий пожар.
— Шесть часов? — недоверчиво переспросил Кулух.
— Так мне Мерлин объяснил.
— Шесть часов! — сплюнул Кулух. — Я бы успел к рыжей сбегать.
Однако с места он не стронулся, равно как и никто из нас, все мы завороженно наблюдали за пляской пламени над холмом. То был погребальный костер Британии, финал истории, призывание богов, и мы глядели и ждали в напряженном молчании, словно ожидали увидеть, как, разорвав пелену синевато-багрового дыма, на землю снизойдут боги.
Но тут заговорил Артур — и напряжение схлынуло.
— Поесть бы, — буркнул он. — Если нам тут торчать шесть часов, так неплохо бы и заморить червячка.
За едой говорили мало, по большей части о короле Мэуриге Гвентском и об ужасной вероятности, что он, чего доброго, не пустит своих копейщиков на войну. Если, конечно, война и впрямь начнется, неотвязно думал я, беспрестанно посматривая в окно — туда, где плясало пламя и бурлил дым. Я попытался отслеживать время, но на самом-то деле я понятия не имел, один час прошел или два, прежде чем трапеза закончилась, и вот мы снова столпились у громадного распахнутого окна, неотрывно глядя на Май Дун, где впервые в истории Сокровища Британии были собраны воедино. Была там Корзина Гаранхира — ивовая плетенка, в которой поместились бы хлеб и пара-тройка рыбин, хотя ныне прутья так поизломались, что любая уважающая себя хозяйка давным-давно выкинула бы корзинку в огонь. И Рог Брана Галеда — почерневший от времени бычий рог с выщербленным оловянным ободком по краю. И Колесница Модрон — она давно развалилась на части, и притом была так мала, что ехать на ней смог бы разве что ребенок — если, конечно, ее удалось бы собрать заново. Был там Недоуздок Эйдина — истрепанная веревка с проржавевшими железными кольцами: даже беднейший из крестьян этим воловьим поводом погнушался бы. И Кинжал Лауфродедда — с затупившимся широким лезвием и сломанной деревянной рукоятью; и стертое Точило Тудвала — такого любой ремесленник устыдился бы. И Куртка Падарна — латаные-перелатаные нищенские лохмотья; и все же сохранилась она куда лучше, чем Плащ Регадда: он якобы наделял своего владельца невидимостью, но ныне износился до невесомой паутины. И Миска Ригенидда — плоская деревянная посудина, вся растрескавшаяся и никуда не годная, и Игральная Доска Гвенддолау — старая, покоробленная деревяшка с полустертой разметкой. Кольцо Элунед смахивало на самое обыкновенное кольцо воина: вот такие простенькие металлические ободки копейщики любили мастерить из оружия убитых врагов, но всем нам доводилось выкидывать за ненадобностью кольца куда более приглядные с виду, нежели Кольцо Элунед. Лишь два Сокровища обладали истинной ценностью: Меч Риддерха, Экскалибур, откованный в Ином мире самим Гофанноном, и Котел Клиддно Эйдина. Теперь все они, и никчемный хлам, и роскошные драгоценности, покоились в кругу огня, дабы подать знак далеким богам.
Ознакомительная версия.
