Пересвет и Гертруда отправились рубить жерди для шалаша.
Пелузе и Цильда остались сидеть за столом под навесом, продолжая беседовать на родном языке с видом заговорщиков.
Покуда Пересвет заготовлял жерди в буреломе среди тонких осин и берез, Гертруда в это время рвала траву, которая должна была пойти им на постель и на покрытие кровли.
Свой шалаш Пересвет поставил в нескольких шагах от бани. Вбив в землю четыре заостренные жерди с развилками наверху, Пересвет уложил в эти развилки четыре стройные березки, очищенные от веток, так что получился четырехугольный каркас из прочных жердей. С боков этот каркас Пересвет заставил жердями под небольшим наклоном, укрыв сверху травой и большими кусками сосновой коры. На кровлю шалаша тоже пошли длинные палки и вороха травы. Вход в шалаш Пересвет завесил своим плащом.
Трудились Пересвет и Гертруда довольно долго. Уже опустилась ночь, когда они, наконец, забрались в свой шалаш и устало распластались на душистом ложе из свежесорванной травы. Немного отдохнув, Пересвет и Гертруда принялись за еду, которая имелась у них в холщовой сумке благодаря заботливой Дангуоле.
В этот момент к ним в шалаш пожаловала Цильда.
— Я буду ночевать вместе с вами, — сказала она. — Так пожелал Пелузе.
— Вот и славно, — улыбнулась Гертруда. — Места тут хватит и на троих.
— Что поведал тебе старец относительно нашей просьбы? — спросил Пересвет, протянув Цильде кусок хлеба с салом. — Поможет он нам добраться до Немана?
— Пелузе согласен вам помочь, но с одним условием, — ответила Цильда. — Для священного обряда Пелузе нужен пленный немец, желательно крестоносец. Пелузе принесет его в жертву прусскому богу войны Каусу. Сам Пелузе слишком стар, чтобы одолеть и пленить вражеского воина. Ему по силам только убить недруга из засады выстрелом из лука. Ты же, молодец, храбр и силен. Ты вполне сможешь раздобыть пленника для Пелузе. — Цильда стиснула руку Пересвета своими цепкими пальцами, добавив твердым голосом: — Я готова помочь тебе в этом.
В шалаше было темно, поэтому Пересвет не мог видеть выражение лиц Цильды и Гертруды. Он лишь смутно различал очертания их плеч и голов. Однако Пересвет почувствовал, как обе замерли в ожидании его ответа. Цильда сочувствовала Пересвету, поэтому очень рассчитывала на его согласие. Гертруда, наоборот, не желала, чтобы ее возлюбленный подвергал себя смертельному риску. Она тоже в темноте коснулась рукой плеча Пересвета, давая ему понять, чтобы он не соглашался на условие Пелузе.
— Можно ли мне будет присутствовать на этом священном обряде? — обратился к Цильде Пересвет, одолеваемый любопытством. — И какова цель этого обряда?
— Конечно, ты сможешь все увидеть своими глазами, друг мой, — ответила Цильда. — Пелузе понимает, что ему недолго осталось жить на белом свете, скоро он уйдет в страну теней. Поэтому Пелузе хочет свершить обряд воскрешения из мертвых на могилах прусских вождей. Для этого Пелузе нужно угостить бога Кауса свежей кровью врага, а супругу Кауса, богиню любви Милду, необходимо попотчевать… интимной кровью девственниц. — При последних словах Цильда смущенно запнулась. — Так велит магический обряд.
— И что произойдет после этого? — спросил Пересвет, заинтригованный услышанным.
— После этого воскреснут мертвые пруссы, вожди и воины, погибшие в битвах с крестоносцами много лет назад, — волнуясь, промолвила Цильда. — За этим воскрешением последует новое Великое восстание пруссов, которое сметет с нашей земли ненавистных немецких завоевателей. Пелузе очень верит в это. И я тоже живу этой верой.
Пересвет молчал, оглушенный услышанным. Он даже перестал жевать надкушенное яблоко.
— Это же полнейший бред! — воскликнула Гертруда. — Такого не может быть! Мертвых нельзя воскресить никакими обрядами. Души умерших не подвластны никаким заклинаниям, над ними властвует лишь Господь, сотворивший этот мир.
— Так говорят христиане, но у пруссов есть свои языческие боги, которые умеют творить чудеса, — пылко возразила немке Цильда. — Страх перед этими богами заставляет немцев насаждать среди пруссов веру в Христа. Однако ни Господь, ни Его воскресший Сын никак не облегчают участь пруссов, угодивших в неволю к крестоносцам. Последняя надежда пруссов связана с языческими богами, которым поклонялись наши пращуры.
Из груди Гертруды вырвался недовольный вздох, свидетельствующий о том, что слова Цильды нисколько ее не убедили, но спорить с нею она не собирается.
В шалаше повисло томительное молчание.
— Я согласен с условием Пелузе, — наконец произнес Пересвет. — Я приведу к нему пленного крестоносца, хотя и не обещаю, что это случится скоро.
Реакция Цильды на сказанное Пересветом была мгновенная и бурная. Она обвила шею русича руками и звонко чмокнула его в небритую щеку.
На другой день Пелузе протопил баню, чтобы его гости, и в первую очередь Пересвет, помылись и попарились от души. Отношение старца к русичу резко поменялось в лучшую сторону, когда он узнал, что тот готов выполнить его условие.
Цильда решила было, что Гертруда будет мыться вместе с ней, однако немка заявила, что пойдет в баню только с Пересветом. Мол, ей нечего его стесняться, ведь Пересвет для нее уже почти супруг. Цильда сразу уловила холодную недоброжелательность в голосе и глазах Гертруды, поэтому не стала настаивать и сходила в баню одна.
Отказ Гертруды мыться в бане вместе с Цильдой сначала показался Пересвету неким капризом, но на деле все оказалось не так просто. Оказалось, что Гертруда таким способом хотела оказаться наедине с Пересветом, чтобы серьезно поговорить с ним. И она затеяла этот разговор, как только вымыла в ушате с горячей водой свои длинные белокурые волосы.
— По-моему, милый, ты совершаешь очень большую глупость, пойдя на поводу у этого полоумного старика и взбалмошной девчонки! — сердито молвила Гертруда, наклонившись вперед и привычными движениями рук отжимая свои мокрые волосы, так что вода ручьями стекала с них на гладкий пол из березовых досок. — Ты собрался рисковать головой и нашим счастьем ради чего?! Ради бредовой затеи старца, выжившего из ума! Одумайся, милый, пока не поздно. Давай уйдем от этих людей, мы и без них отыщем дорогу до Немана. Скоро осень, и нам лучше поспешить.
Пересвет лежал на полоке у печи, разомлевший от жара, пропитанного пряным запахом мяты и чабреца. Он молча слушал Гертруду, глядя в черный закопченный потолок. Его молчание раздражало Гертруду.
