Ознакомительная версия.
— Это похвально, а чем я могу помочь?
— Я артистка, господин Лабрюйер, и всегда нуждаюсь в рекламе. Если бы вы сделали хорошие фотокарточки — как я передаю голубей дирекции зоологического сада, как учу обращению с ними… Понимаете, эти репортеры!.. Они всегда поймают тебя в ту минуту, когда ты зеваешь или морщишься! А ваша фотографесса — мне ее все очень хватили! Она сделала такие карточки наших борцов, что публика визжит от восторга! Я бы надела парижское платье, я бы позировала, как полагается… вы ведь поняли меня?..
— Естественно, сочту за честь помочь, — усмехнулся Лабрюйер.
Но Берта, которой полагалось бы сейчас поблагодарить и уйти, явно собиралась еще о чем-то попросить.
— Господин Лабрюйер… вы ведь служили в рижской полиции?.. — неуверенно спросила она.
— Да, но очень давно.
— Вы взялись найти отравителя собачек… это потому, что вам понравилась мадмуазель Мари?..
— Нет, просто собачек жалко.
— Я знаю, вы были на конюшне, говорили с конюхами… я боюсь, господин Лабрюйер! Я боюсь, что буду главной подозреваемой!
— Но почему?
— Потому что… все дело в поклоннике! Мари считает будто она отбила у меня поклонника! Того самого, который обещал подарить ей других собачек! Да, я была с ним два раза у Отто Шварца, и что же? Он всего лишь угостил меня пирожными с кофе. Обычная вежливость, господин Лабрюйер, клянусь, между нами ничего не было! А она уверена, что я попытаюсь его вернуть! И что я собираюсь ей мстить! Это же просто смешно! Кто я — и кто она? Господин Лабрюйер, знаете, что я вам скажу? Она сама отравила своих собак!
— Как это — сама?!
Это была уж вовсе неожиданная новость.
— Очень просто! Мы, цирковые, ведь видим, кто сам дрессирует своих животных, а кто покупает уже выдрессированных. Собаки не слушались ее на манеже, понимаете? Она с ними не работала! Ей не было жаль их отравить — она их не знала и не любила! Она сделает все, чтобы следы привели ко мне! Вы ведь уже знаете, что в шорной стояла банка с крысиным ядом? А я постоянно заглядывала в шорную к Орлову. Я приносила туда цветы и украшения для сбруи, когда его не было, просто оставляла на полке. И меня там многие видели. Теперь понимаете? Она — бедная, несчастная, ее лишили собачек, этот толстый дурак обещал подарить ей королевских пуделей! А я — злая, жестокая, мерзкая тварь!
Фрау Берта вскочила, встал и Лабрюйер.
— Нельзя же так волноваться! — воскликнул он.
— Она хитрая! Вы не знаете этих скромниц, этих сереньких мышек! Ей не цирк нужен — ей нужен богатый мужчина! Они — хитрые, они такие хитрые, что всех перехитрят! Почему ее взяли в программу — с плохо вышколенными собаками? Как вы думаете? А? А вы подумайте, господин Лабрюйер! Я никогда себе такого не позволяла. Я не ангел, но если я кого полюблю — то с тем мужчиной и буду, а за деньги, за покровительство — нет, нет, это гадко! Боже мой, боже мой…
Фрау Берту явственно качнуло, Лабрюйер подхватил ее под локоть.
— Простите, — прошептала она. — Я такая нервная… Дайте, я сяду… Вы ищете эту пьянчужку Анну — а она уже нашла! И придумала вранье! Анна докажет, что она в тот вечер была где-нибудь в Митаве!
— Но если собак отравила фрейлен Скворцова, при чем тут Анна? — удивился Лабрюйер.
— Чтобы все сошлось на мне, как вы не понимаете? Боже мой, боже мой… Чтобы я оказалась единственной, кому это выгодно! Послушайте, я клянусь — я не травила этих проклятых собак! Чем угодно клянусь! У меня если голубь заболеет — мы с Эммой его выхаживаем, мои лошади самые чистые, я на корме не экономлю, а Мари велела варить собакам кашу с тухлым мясом! Сказала — если поварить подольше, будет хорошо, вы понимаете? Мы, цирковые, все это видим!
— Вы разволновались. Может, стакан воды? Или чего покрепче? — предложил Лабрюйер.
— У вас найдется коньяк?
— Я пошлю мальчика в лавку. Пича! Ян! Кто-нибудь! Лавка у нас за углом, а крепких напитков я не держу. Я, видите ли, в свое время пил не то чтобы беспробудно, а основательно, — объяснил Лабрюйер. — С меня хватит. Не хочу, чтобы под рукой всегда был этот соблазн.
— Вы правы. У меня тоже было такое, — призналась фрау Берта. — Однажды я поняла, что мне каждый день необходимо полстакана киршвассера, это для дамы очень много… он довольно крепкий и сладкий, пьешь и получаешь удовольствие… А не выпьешь — не заснешь. Теперь я пью только ликеры в кондитерских и изредка — шампанское. Все почему-то считают, что артисток нужно поить шампанским. Глупо, правда?
Фрау Берта улыбнулась.
Улыбка у нее была хорошая, круглое личико вмиг делалось совсем детским.
Вышел Ян, выслушал поручение, получил деньги и ушел.
— Помогите мне, — уже почти успокоившись, сказала фрау Берта. — Наши подозревают меня, я должна оправдаться. Вам они ни слова не скажут! А между собой говорят, что это я отравила собак их ненаглядной птички… У мадмуазель Мари какая-то птичья русская фамилия. Я русского языка не знаю…
— Скворцова, — вспомнил Лабрюйер и перевел фамилию на немецкий язык.
— Она не похожа на скворца, — возразила фрау Берта. — Совсем не похожа. Во-первых, волосы. Где вы видели скворца такой масти? И у нее лицо — вы присмотритесь, у нее пустое лицо! Если его не намажешь и не нарумянишь — его нет! На улице ее можно принять за поденщицу или за прачку. Правда, если ей удачно накрасить глаза и правильно подрумянить, она может быть похожа на женщину из хорошего общества. Я буду к ней справедлива — она умеет себя вести! Даже странно, что девушка из мещанской семьи так воспитана.
— Да, — согласился Лабрюйер. — Может быть, ее семья была зажиточной, и ей наняли гувернантку?
— А потом семья разорилась, родители умерли, и мадмуазель Мари пришлось самой зарабатывать на жизнь? А знаете, это очень похоже на правду. Тогда понятно, почему она такая злая… Да, да, она хочет вернуть то, что утратила! И вернет любой ценой! Вы ведь встречали таких людей? Обязательно встречали!
— Да, — ответил Лабрюйер, — разумеется. Очень много мошенников и дам полусвета — как раз из разорившихся богатых семей…
— Главное условие — уехать туда, где тебя не знают, чтобы начать новую жизнь.
— И это верно…
Лабрюйер чувствовал себя неловко. Он немного устал от страстных речей разговорчивой артистки. И при этом радовался, что вот сидит с удивительно красивой женщиной, что эта женщина охотно с ним беседует, открыто говорит о таких вещах, которые добропорядочная рижская фрау изображает всякими экивоками.
Однако Мария Скворцова не производила впечатления женщины, которая злобно добивается реванша…
Впрочем, она не была рижанкой. Лабрюйер вдруг понял это. Она точно откуда-то приехала. Ему показалось, будто девица здешняя, но почему показалось? Он стал вспоминать. Мадмуазель Мари рассказала о себе, что попала в цирк по знакомству благодаря двоюродной сестре, бывшей замужем за дирижером циркового оркестра. Но где сказано, что цирковой дирижер сидит сиднем на одном месте? Сегодня он машет своей палочкой в Риге, а завтра — в Мадриде. И жениться на этой двоюродной сестре он мог хоть в Керчи, хоть в Вологде (некстати вспомнилось непонятное присловье старого актера Самсона Струйского). Марья Скворцова могла приехать к двоюродной сестре, опять же хоть из Керчи, хоть из Вологды, и не мешало бы один раз отыскать эти загадочные города на карте Российской империи.
Ознакомительная версия.
