В последнюю минуту — казалось, его сын стал заложником во имя мира — Онунд сказал ярлу:
— Желаю тебе удачной охоты… Теперь я заберу малыша, чтобы его визг не свел с ума твоих женщин — не в этот раз. Но если когда-нибудь прилив приведет его к тебе, не забудь, что он твой названый сын.
Вместо ответа ярл Сигурд наклонился и подхватил ребенка из лохматой темной своры.
— Я не забуду.
На миг он посадил малыша себе на колено, а потом с поспешностью передал отцу — на его шафрановых штанах остался мокрый след.
— Надеюсь, к тому времени он научится держать в руках меч и сдерживать свои желания.
Онунд взял сына и с той же поспешностью передал его Эсе, которая подошла к нему.
Она нежно поцеловалась с госпожой на прощанье; но, выйдя из зала и укрыв младенца плащом от сильного ветра, холодно прошептала своему господину:
— Надеюсь, вода того стоит.
— Ты поймешь это прежде, чем мы доплывем до Исландии, — бросил Онунд Деревянная нога, свернув на тропинку, ведущую к берегу.
Бьярни решил проводить их до пристани, в последний раз подставив плечо Онунду.
— А как твоя собака? — спросил Онунд на берегу, прежде чем подняться на борт «Морской ведьмы».
— Хорошо, — ответил Бьярни, — хотя теперь она не такая проворная, как раньше.
Больше они не говорили об этом, и старая обида осталась позади.
— Тару выдали замуж за земледельца с материка, а Асмунд, ее отец, живет в священной роще с другими поселенцами Барры, которые решили остаться, — сообщил Онунд после паузы, тишину которой нарушали лишь крики моряков и чаек.
— Пойдем с нами.
На мгновенье сердце Бьярни замерло, разрываясь от сомнений. Но он покачал головой:
— Если бы я решил идти за тобой, я бы пошел, несмотря на Асмунда. Но мой меч принадлежит Рыжему Торштену, по крайней мере, до конца следующего лета.
— Что ж, путь в Исландию открыт для всех и в любое время, — сказал Онунд.
Он перепрыгнул через борт «Морской ведьмы», и Свен помог ему дойти до кормы, чтобы занять место у рулевого весла.
Стоя на омытом солью деревянном причале, Бьярни смотрел, как отплывает «Морская ведьма», как поднимаются и опускаются весла, а за ней — огромное торговое судно, с низким брюхом, на котором плыли женщины, дети и скот, а «Звездный медведь» замыкал шествие. Он видел, как море приняло их среди плавучих льдин, и как поднялись паруса на мачтах. И как ладьи чуть накренились от ветра…
Он повернулся и пошел обратно по извилистой тропинке к поселению и усадьбе ярла.
— Не думал снова увидеть тебя, — проворчал Торштен в рыжую бороду на склоне того дня. Он спустился к гавани, где его команды готовили «Морского змея» к отплытию домой.
— Мой меч принадлежит тебе, по крайней мере, до следующей осени, — сказал Бьярни, не отрывая взгляда от веревки, которую сматывал.
Глава 12. Летнее плавание
Малл и мелкие острова, входившие во владения Торштена, загудели, как пчелиный рой. Кузнечные молоты звенели с утра до вечера, а в корабельных сараях главного поселения стояла на бревнах новая военная ладья, и остальные судна флота готовились к выходу в море; отовсюду доносился запах смолы и краски, раскаленного металла и сырой древесины.
Так бывало каждый год, когда набухали почки на березах, а люди грезили о плаваниях днем и видели их во сне ночью. Но в этом году разговоры начались еще зимой, и во всем чувствовалась поспешность — корабли предстояло спустить на воду очень скоро. Заменили потрепанные паруса и оснастку, засушили и засолили рыбу, и во всех печах поселения женщины пекли круглые морские лепешки, которые никогда не портились.
Говорили, что в женских покоях леди Од и ее прислужницы сшили новый флаг из алого шелка, купленного в заморских странах, и украсили его огромным вороном с распростертыми крыльями и вплели семь черных волос с головы самой госпожи, произнеся древние заклинания, сулящие победу.
Заклинания всегда пригодятся — хотя Торштен и заключил соглашение с пиктскими послами, ни один посол не мог ручаться за все племя.
В разгар весны, когда серые гуси отправились на северные гнездовья, птички суетились на опушках леса, а ягнята блеяли на пастбищах, настало время спустить корабли на воду.
В последнюю ночь перед плаванием собрались все команды — одни у небольшой каменной часовни леди Од, а другие в храме богов, где алтарь Белого Христа соседствовал с алтарями знакомых богов. И там, в освещенном факелами мраке, закололи молодого вепря, и жрец, обмакнув священную кисть в кровь, окропил собравшихся воинов и помазал алтари — все, чтобы Белый Христос не чувствовал себя обделенным.
Затем воины поклялись в верности Рыжему Торштену на кольце Тора — гигантском браслете, лежащем возле молота на самом высоком алтаре; великая братская клятва воинов, которая освящает фальшборты кораблей и щиты, загривки лошадей и острия мечей.
Бьярни принес клятву вместе с остальными, но сердце его переполняли обида и гнев. И в этом он был не одинок: вместе с несколькими достойными воинами, включая команду «Фионулы», он не отплывал с остальными, а должен был остаться на Малле и охранять поселение, леди Од и ее внучек от набегов чужеземцев, пока повелитель острова занят другими делами.
— Я не для этого нанимался к нему еще на год, — жаловался он Эрпу, подпирая стену конюшни и с ожесточением теребя уши Хунина, пока пес не зарычал от возмущения.
Эрп взглянул на него, оторвавшись от сломанной уздечки, которую чинил.
— А я думал, твой меч в полном распоряжении хозяина — куда бы он его ни направил.
— Если он так плохо думает обо мне, зачем он тратит на меня свое серебро?
— Кажется, ты кое-чего не заметил, — сказал Эрп. — Ты ведь не единственный, кто остается; тут есть и его лучшие воины. Неужели ты думаешь, Рыжий Торштен доверит своих женщин каким-то отрепьям?
— Да, ты прав, — согласился Бьярни, а затем с внезапным гневом и отчаянием выпалил: — Тебе легко рассуждать, как седовласому старику, чьи боевые дни давно миновали, потому что ты… — он услышал, что говорит, и смолк.
— Не воин? И никогда им не был, потому что еще не мог держать меч, когда напали пираты.
— Я забыл, — смутился Бьярни.
И, взглянув на Эрпа, добавил:
— Ты никогда не думал сбежать?
— Куда бежать человеку с кольцом раба на шее? Моя земля потеряна для меня, и я совсем не похож на викингов, которые устраивают себе дом где угодно, была бы только рядом соленая вода. Да и как я могу оставить Мергуд, мою матушку в рабстве?
Бьярни вновь принялся почесывать уши Хунина, натягивая их, как пару печаток, но на этот раз нежнее. Он уловил боль в голосе Эрпа, но сказать ему было нечего.
