– Значит, семейные огорчения?..
– Семейные? К счастью, у меня нет семьи.
– Чем же тогда вызваны ваши вздохи?
– Я буду откровенен с вами, мой друг, – сказал Портос. – Я несчастлив.
– Вы несчастливы, Портос? Вы, владеющий замками, лугами, холмами, лесами, – вы, имеющий, наконец, сорок тысяч ливров доходу, вы несчастливы?
– Дорогой мой, – отвечал Портос, – правда, у меня все есть, но я одинок среди всего этого.
– А, понимаю: вы окружены нищими, знаться с которыми для вас унизительно…
Портос слегка побледнел и осушил огромный стакан вина со своего виноградника.
– Нет, не то, – сказал он, – скорее наоборот. Эти мелкопоместные дворянчики, которые все имеют кой-какие титулы и считают себя потомками Фарамонда, Карла Великого или по меньшей мере Гуго Капета. Так как я был новоприбывший, я должен был первый к ним ехать, вначале я так и делал; но вы знаете, мой милый, госпожа дю Валлон… (здесь Портос словно поперхнулся) госпожа дю Валлон была сомнительная дворянка. Первый раз она была замужем, – мне кажется, д’Артаньян, вам это известно, – за стряпчим; это, по их мнению, было отвратительно. Они так и выразились: «отвратительно». Вы понимаете, за такое выражение можно убить тридцать тысяч человек. Я убил двоих; это заставило остальных замолчать, но не принесло мне их дружбы. Так что теперь я лишен всякого общества; живу один, скучаю, дохну с тоски.
Д’Артаньян улыбнулся; он знал теперь слабое место и готовил удар.
– Но в конце концов, – сказал он, – вы же сами дворянин и женитьба не отняла у вас дворянства.
– Да, но, понимаете, я не принадлежу к исторической знати, как, например, Куси, довольствовавшиеся титулом «сир», или Роганы, которые не хотели быть герцогами; я вынужден уступать этим людям, которые все графы и виконты; в церкви, на всех церемониях, всюду они пользуются преимуществами передо мною, и я ничего с этим не могу поделать. Ах, если б только я был…
– Барон, не так ли? – окончил д’Артаньян фразу приятеля.
– Ах! – воскликнул Портос, просияв. – Ах, если б я был барон!
«Отлично, – подумал д’Артаньян, – тут успех обеспечен».
– А знаете, дорогой друг, – сказал он Портосу, – этот-то титул, которого вы так желаете, я и привез вам сегодня.
Портос подпрыгнул так, что все кругом затряслось; две-три бутылки, потеряв равновесие, скатились со стола и разбились. Мушкетон прибежал на шум, и в дверях появился Планше с набитым ртом и салфеткой в руках.
– Вы меня звали, монсеньор? – спросил Мушкетон. Портос сделал знак Мушкетону подобрать осколки стекла.
– Я рад видеть, – сказал д’Артаньян, – что этот славный малый по-прежнему при вас.
– Он мой управляющий, – ответил Портос. – Он умеет-таки обделывать свои делишки, этот мошенник, сразу видно, – сказал он громко, – но, – прибавил он, понижая голос, – он мне предан и не покинет меня ни за что на свете.
«И притом зовет тебя монсеньором», – подумал д’Артаньян.
– Можете идти, Мустон, – сказал Портос.
– Вы сказали Мустон? Ах да, понимаю, сокращенное имя, Мушкетон – это слишком длинно!
– Да, и к тому же от этого имени за целую милю пахнет казармой. Однако мы говорили о деле, когда вошел этот дуралей.
– Да, – сказал д’Артаньян. – Но отложим разговор до другого времени, а то ваши люди могут что-нибудь пронюхать: быть может, тут есть шпионы. Вы понимаете, Портос, это дело важное.
– Черт побери! – проговорил Портос. – Что ж, пойдемте прогуляться по парку, для пищеварения.
– С удовольствием, – сказал д’Артаньян.
Так как плотный завтрак подошел к концу, они отправились осматривать великолепный сад. Каштановые и липовые аллеи окружали участок по крайней мере десятин в тридцать. В садках, обсаженных частой живой изгородью, резвились кролики, играя в высокой траве.
– Честное слово, – сказал д’Артаньян, – парк у вас так же великолепен, как и все остальное; а если у вас в прудах столько же рыбы, сколько кроликов в садках, то вы должны быть счастливейшим человеком в мире, разве что вы разлюбили охоту и не сумели пристраститься к рыбной ловле.
– Рыбу ловить, мой друг, я предоставляю Мушкетону: это мужицкое удовольствие. Охотой же я иногда занимаюсь, другими словами, когда я скучаю, то сажусь здесь на мраморной скамейке, приказываю подать мне ружье, привести Гредине – это моя любимая охотничья собака – и стреляю кроликов.
– Это очень весело, – сказал д’Артаньян.
– Да, – ответил со вздохом Портос, – это очень весело.
Д’Артаньян уже перестал считать вздохи Портоса.
– Потом, – прибавил Портос, – Гредине их отыскивает и сам относит к повару: он хорошо выдрессирован.
– Какой чудесный пес! – сказал д’Артаньян.
– Но оставим Гредине, – продолжал Портос. – Если хотите, я вам его подарю, он мне уже надоел; вернемтесь теперь к нашему делу.
– Извольте, – сказал д’Артаньян. – Но, дорогой друг, чтобы вы не могли потом упрекнуть меня в вероломстве, я вас предупреждаю, что вам придется совершенно изменить образ жизни.
– Как так?
– Снова надеть боевое снаряжение, подпоясать шпагу, подвергаться опасностям, оставляя подчас в пути куски своей шкуры, – словом, зажить прежнею жизнью, понимаете?
– Ах, черт возьми! – пробормотал Портос.
– Да, я понимаю, что вы избаловались, милый друг; вы отрастили брюшко, рука утратила прежнюю гибкость, которую, бывало, вы не раз доказывали гвардейцам кардинала.
– Ну, рука-то еще не плоха, клянусь вам, – сказал Портос, показывая свою ручищу, похожую на баранью лопатку.
– Тем лучше.
– Значит, мы будем воевать?
– Ну разумеется.
– А с кем?
– Вы следите за политикой, мой друг?
– Я? И не думаю.
– Словом, вы за кого: за Мазарини или за принцев?
– Я просто ни за кого.
– Иными словами, вы за нас? Тем лучше, Портос, это выгоднее всего. Итак, мой милый, я вам скажу: я приехал от кардинала.
Это слово оказало такое действие на Портоса, как будто был все еще 1640 год и речь шла о настоящем кардинале.
– Ого! Что же угодно от меня его преосвященству?
– Его преосвященство желает, чтоб вы поступили к нему на службу.
– А кто сказал ему обо мне?
– Рошфор. Помните?
– Еще бы, черт возьми! Тот самый, что, бывало, так досаждал нам, по чьей милости нам пришлось столько гонять по проезжим дорогам! Тот, кого вы трижды угостили шпагой, и ему, можно сказать, не зря досталось!
– Но знаете ли вы, что он стал нашим другом? – спросил д’Артаньян.
– Нет, не знал. Он, видно, незлопамятен.
– Вы ошибаетесь, Портос, – возразил д’Артаньян, – это я незлопамятен.
Портос не совсем понял эти слова, но, как мы знаем, он не отличался сообразительностью.
– Так вы говорите, – продолжал он, – что граф Рошфор говорил обо мне кардиналу?
